Беспристрастный наблюдатель, направляющийся с вокзала в Дувр через Фолкстон, отметил бы скорее всего следующее. Мистер Пертуи и его помощник вошли в вагон вместе — последний при этом пропустил первого вперед, — но на основании этого жеста вежливости нельзя было бы предположить, что этих двоих связывает что-либо, кроме факта совместной поездки. На протяжении всего пути мистер Пертуи читал газету, делал огрызком старого карандаша какие-то заметки в блокноте, сжимая набалдашник трости с такой яростью, что, кажется, ослабь он хватку хоть ненамного, и она покатится по полу. Грейс смотрел в окно, бросая при этом изредка восхищенные взгляды на юную даму в муслиновом платье, которую сопровождал на побережье пожилой господин в котелке, и в конце концов заснул с открытым ртом, что вызвало у его хозяина тайное отвращение.
В Фолкстоне, где задувал ветер с моря, юная дама в муслиновом платье, сойдя на платформу и с наслаждением подставив ему раскрасневшееся лицо, схватилась за поля шляпы, чтобы не дать ей улететь. Здесь связь между мистером Пертуи и его спутником проявилась более явственно, ибо в город они двинулись вместе, точнее, мистер Пертуи шагал впереди, Грейс кротко следовал за ним, при этом первый время от времени бросал через плечо какие-то отрывистые замечания, иногда долетавшие до второго, а иногда и нет, в зависимости от шума ветра. По правде говоря, как только поезд отошел от вокзала Лондон-Бридж, свойственная мистеру Пертуи уверенность в себе оставила его. Он понимал, что затеянное им дело связано с большим риском, и это немного пугало. Но поделиться своими опасениями с Грейсом он не мог. Мистер Пертуи, погруженный в свои мысли, шел, не отрывая взгляда от дороги. Грейс же непринужденно прокладывал себе путь в толпе людей, то ли возвращающихся, то ли направляющихся на эспланаду. Так они добрались наконец до отеля «Павильон», где мистер Пертуи, посмотрев на часы и отметив про себя, что пароход отшвартуется часа через два, предложил своему спутнику перекусить. Что до меня, то ничего нет лучше, чем поужинать в летний день пораньше, особенно если у тебя столик с видом на море, но не думаю, что мистер Пертуи поел с таким уж аппетитом. С официантом он разговаривал довольно неприветливо и, проглотив порцию жареной индюшатины, погрузился в глубокое молчание. Грейс же, судя по виду, потрапезничал как раз с наслаждением, заказал добавку и велел официанту справиться у оркестрантов («Павильон» — заведение солидное), не сыграют ли марш «Гэриоуэн».
Но вот вдали прозвучал гудок парохода. Мистер Пертуи, выйдя из задумчивости, с подозрением осмотрел стол, будто не мог представить, каким образом оказались на нем все эти тарелки, блюда и бокалы, велел принести счет и расплатился. Миновав гостиничный вестибюль, они вышли на оживленную улицу и направились в сторону пристани. Как отметил бы все тот же случайный наблюдатель, поведение Грейса претерпело радикальные изменения — теперь он шел вплотную с мистером Пертуи и слова его, особенно некоторые, ловил с чрезвычайным вниманием. На пристани, когда они добрались до нее, оказалось полно народу: пассажиры, носильщики, обыкновенные прохожие, заглянувшие сюда, чтобы освежиться. Вдали виднелся серый массив парохода, медленно направляющегося к месту своей швартовки. У мистера Пертуи поднялось настроение — он знал, что толпа поспособствует осуществлению его замысла не хуже, чем безлюдность.