Тайны катынской трагедии

Как это делалось? Известно, что какой-то массив документов и бумаг «выдерживался» в могильных ямах. Известно, что они использовались для идентификации трупов и для их замещения в списках эксгумированных и идентифицированных; очевидно, из них формировались комплекты «вещдоков». Какая-то часть их «записывалась за трупом» в служебном помещении, где производилась работа с документами и составлялся список эксгумированных и идентифицированных. Но основная их часть использовалась для снабжения трупов, лежащих в могилах. Утверждения о невозможности подложить «вещдоки» трупам, слипшимся в плотную массу, не разрушив её монолитности, совершенно несостоятельны. Достаточно было, например, по окончании дневных работ, когда на могилах не останется посторонних, «снабдить» трупы верхнего слоя, уже «потревоженные» хождением по ним и работой на них, заранее подготовленными наборами «вещдоков» — рассовать по карманам, в голенища сапог и т. д. На следующий день при обыске трупа их непременно найдут. Представители ПКК засвидетельствуют, уложат в конверты, привяжут номера, а сотрудники Восса зафиксируют в очередном списке: номер по порядку, труп, при трупе то, что было подложено ему накануне. И так день за днем… Так было или как-то иначе, но подобная профанация «идентификации» авторитетно свидетельствуется самим Боссом.

Мнение, что обнаруженные при трупе документы и бумаги являются надежным основанием для его идентификации, на поверку оказывается совершенно несостоятельным. Уже только «сводничество» трупов с документами неизбежно и основательно подрывает доверие к спискам Восса. Конечно, какая-то часть найденных при трупах бумаг действительно принадлежала им. Но даже в тех случаях, когда в списках Восса фиксировались документы, действительно принадлежавшие убитому, то это не может служить гарантией правильной идентификации трупа, так как при нём могли быть документы и (или) бумаги либо принадлежащие третьим лицам, либо содержавшие информацию о них (письма, открытки, конверты, записные книжки, визитки, фотографии и т. д.). Очевидно, что текст обнаруженных при трупах документов и бумаг мог говорить что-либо только о них самих и владельцах. Задача отождествления его с извлеченным из могилы трупом оказывалась в тех условиях совершенно неразрешимой. Не спасает положения и наличие документа с фотографией, поскольку состояние лицевой части головы трупа исключало его опознание по ней. Использовать методику восстановления внешнего вида головы человека по его черепу в тех условиях не было возможности. Да и нужды в этом тоже не было. О генетическом анализе говорить не приходится.

К сказанному добавим, что совершенно не известно, как определялась национальная принадлежность и польское в прошлом гражданство неопознанного трупа в гражданской одежде. Ничего не знаем мы и о том, в униформе какой армии были неопознанные военнослужащие. А знать это необходимо, поскольку вместе с поляками в этих могилах, как было показано, в неизвестном нам порядке и количестве были перезахоронены трупы погибших в боях бойцов и командиров Красной Армии, а также местных жителей с городского кладбища Смоленска. В списках Восса они могут «скрываться» как неопознанные военные («Offizier», «Leutnant», «Uniformierter», «Leiche in Uniform»), неопознанные («Unbekannt») или гражданские («Ziwilist»).

После того, как благодаря германским документам прояснилась картина формирования списков эксгумированных и идентифицированных трупов из могил Катынского леса, можно обратиться к вопросу о причинах совпадений между ними, а также списками польских военнопленных, отправлявшихся из Козельского лагеря УВП НКВД СССР в распоряжение УНКВД по Смоленской области. Известно, что какая-то часть из них действительно была расстреляна немецко-фашистскими оккупантами в 1941 году, поэтому определенное совпадение в общем перечне имен между этими списками не только могло, но и должно было иметь место.

Впервые обратил внимание на имеющиеся совпадения между этими списками Ю. Н. Зоря, а «направлявший и руководивший» его поисками в Особом архиве В. М. Фалин, один из «главных» «прорабов перестройки», оценил их как «потрясающие совпадения» и исчерпывающие доказательства расстрела польских военнопленных офицеров органами НКВД СССР. Этот вывод, освящённый политическим авторитетом Горбачёва, стал первым отечественным «вкладом» в развитие гитлеровско-геббельсовской версии[21]. Указание на факт такого совпадения сначала служило в качестве главного аргумента в пользу вывода о виновности советской стороны в расстреле польских военнопленных офицеров. Теперь, после обнародования фальшивок — документов Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года об их расстреле, он продолжает сохранять свое значение в качестве одного из важнейших аргументов в пользу германо-фашистской версии катынскои трагедии.