Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Не было у Шебаршина на это ответа: и дети, и внуки были заняты серьезной работой, а правнуки еще не подросли.

Можно, конечно, нанять на стороне участливого, заботливого человека, но это будет чужой человек, вот ведь как. Чужого человека Шебаршин откровенно стеснялся. Да и вообще, генералу, награжденному самыми престижными боевыми орденами страны (к несчастью, уже ушедшей), совершенно не пристало находиться в беспомощном состоянии… Никто не знает, о чем думал в те страшные горькие минуты Леонид Владимирович Шебаршин, и никогда никто, увы, не узнает. Не дано.

Последнее слово, которое он оставил в своей предсмертной записке, так и не было расшифровано — видно было, что написано оно внезапно ослепшим человеком, начиналось то ли с буквы «к», то ли с «н», то ли с «п», — не понять, выглядело смятым, сломанным, как будто попало под каток. И вообще, похоже, он не закончил это слово, остановился, как остановилась для него и жизнь. Все остановилось.

Может, это было слово «прощайте»? По логике вроде бы подходит, но на это ответа нет. Да и не это, если честно, главное.

Позже стало известно, что у Леонида Владимировича в этот вечер было еще два телефонных разговора. Как минимум два.

Один — со Светланой Гургеновной — Пушкина, к сожалению, не знает ее фамилию, мне узнать тоже не удалось, — скорее всего, потому, что эта фамилия просто закрыта для широкой публики. Как в свое время была закрыта фамилия и самого Шебаршина.

Муж Светланы Гургеновны был сослуживцем Леонида Владимировича — хорошим специалистом и хорошим человеком, хорошим семьянином — в общем, хорошим мужиком, достойным носить офицерские погоны. Его не стало.

Несколько лет назад у Светланы Гургеновны стряслась беда — сгорела дача, вместе с дачей много разных ценных бумаг и книг, утвари, мебели. Помочь ей никто не мог — ни служба мужа, которая претерпевала не лучшее время, ни друзья, которые также находились в стесненных условиях, ни родственники… Так уж получилось.

Помог только один человек — Шебаршин. Помог деньгами. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Светлана Гургеновна пережила ту, как мнилось, непоправимую беду.

Когда не стало мужа, Светлана Гургеновна, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, устроилась сразу на три работы, день у нее был расписан плотно, лишний раз к телефону не отлучишься, поэтому звонила она Леониду Владимировичу поздно, около десяти часов вечера.

Шебаршин сказал ей как-то, что спать ложится в десять часов вечера, и тогда телефонную трубку он уже не поднимает, а до десяти ему можно звонить свободно — будет рад. Светлана Гургеновна позвонила Шебаршину примерно без двадцати минут десять, — причем звонила долго, настойчиво, Шебаршин все не отзывался, и она хотела уже давать отбой, когда Леонид Владимирович поднял трубку. Наконец-то! В голосе его не было ничего такого, что насторожило Светлану Гургеновну, кроме, может быть, усталости, еще чего-то, что было связано с усталостью.

Светлане Гургеновне было хорошо известно, что это такое, поэтому она и не придала усталому голосу Шебаршина особого значения.

Ее беспокоило другое: двадцать четвертого марта у Шебаршина был день рождения, она приобрела ему в подарок толстые шерстяные носки деревенской вязки, которые хороши будут и за городом, и в городе, — и особенно хороши в слякотную мартовскую пору… Сегодня уже двадцать девятое число — подарок пора бы вручить.

— Когда это лучше сделать, Леонид Владимирович? — спросила она. — Я готова подъехать к вашему дому, чтобы вам было не хлопотно… Но — когда?

Шебаршин некоторое время молчал, что-то соображал, потом проговорил негромко:

— Не сегодня и не завтра, это понятно, как Божий день…

— Когда?

— Давайте через неделю.

На том, собственно разговор и закончился. У Светланы Гургеновны не возникло ощущения, что с Шебаршиным что-то происходит, что он находился в беде, ослеп, требует немедленной помощи, либо чего-то еще — Шебаршин умел держать себя в руках.

Это умение сработало и на этот раз. Скорее всего, это было именно так.

Был у Шебаршина в тот тяжелый вечер еще один разговор — с Мариам Салганик, с которой он когда-то учился в институте.

Я знаю Салганик как сотрудницу Иностранной комиссии Союза писателей СССР. Была такая комиссия при писательском ведомстве, очень представительная, через которую осуществлялись контакты практически со всем литературным миром планеты — тогда ведь много ездили, общались, переводили друг друга, и наши читатели были знакомы с книгами иностранных авторов во многом благодаря Иностранной комиссии СП СССР. Лучшие образцы мировой литературы издавались у нас многотысячными тиражами.

Мариам Салганик в советскую пору считалась одним из крупнейших специалистов по индийской и пакистанской литературе, переводила книги и в Иностранной комиссии возглавляла именно это направление.