Тайны Кремля<br />Сталин, Молотов, Берия, Маленков

Именно к тому на деле и свелся начавшийся вслед за тем обмен посланиями между Москвой и Лондоном. Начало ему положило 5 января правительство Миколайчика, заявившее вновь о своей юрисдикции над всей территорией, включенной в 1939 году в состав СССР. Ответ Кремля последовал 11 января в традиционной форме «сообщения ТАСС». В нем же твердо указывалось: «Польша должна возродиться не путем захвата украинских и белорусских земель, а путем возвращения в состав Польши отнятых немцами у Польши исконных польских земель». Вместе с тем «сообщение» оставляло возможность и для маневра обеих сторон, для достижения соглашения путем компромисса: «Советское правительство не считает неизменными границы 1939 года. В эти границы могут быть внесены исправления в пользу Польши в том направлении, чтобы районы, в которых преобладает польское население, были переданы Польше»[420]. Лондонское же правительство в очередном заявлении, от 13 января, не отклонило возможность переговоров, но объявило, что будет вести их не само, а с помощью посредников — Великобритании и США. О главном же, о границах, даже не упомянуло.

С этого момента польская проблема оказалась предметом заведомо безрезультативного обсуждения Сталина с Черчиллем и Рузвельтом. Выражалась советской стороной таким образом, что было совершенно очевидно: ни Сталин, ни, тем более, Молотов, ни на какие серьезные уступки в вопросе о границах не пойдут. Но новый уровень дискуссии Кремль не смущал, ибо время работало на него, укрепляя только его позиции. Красная Армия совместно с польским корпусом, преобразованным в марте 1944 года в 1-ю польскую армию, продолжала упорно продвигаться на запад, приближаясь к границе 1939 года. А это-то и позволяло Москве оттягивать окончательное решение польской проблемы, оставляя за собою возможность сделать то, что окажется наиболее возможным, приемлемым в изменившихся обстоятельствах.

Коренной перелом в войне, уже очевидная, близкая победа над врагом, обусловили и прошедшие практически незаметно для всех и серьезнейшие изменения в узком руководстве СССР. Успехи советских вооруженных сил и дипломатии, но особенно участие на равных с Черчиллем и Рузвельтом в Тегеранской конференции, решение вместе с ними судеб мира, судя по всему, Сталин расценил весьма своеобразно. Воспринял как наиболее благоприятный момент для возвращения себе прежнего единоличного лидерства. Больше не подвергаемого сомнению, никем не оспариваемого признания себя всеми без исключения как вождя — страны и народа, государства и партии. И для того, как показывает происшедшее, пошел на «тихий» дворцовый переворот. Попытался предельно возможно ослабить позиции ставших весьма опасными соратников по ГКО, Молотова, Берия, Маленкова. А вместе с тем — не только подтвердить возвращение былых величия и славы, утраченных два с половиной года назад, но и максимально укрепить их, обезопасить себя на ближайшее будущее.

Как обычно, изменения в расстановке сил на вершине власти были проведены с помощью привычных, не раз испытанных на деле чисто бюрократических мер. Но, главное, негласно.

Своеобразной прелюдией, возвещающей о грядущих важных переменах, стали кадровые перемещения, проведенные на рубеже 1943–1944 годов. Назначение 11 декабря члена ПБ и секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Андреева наркомом земледелия (прежнего, Бенедиктова, «задвинули» на должность первого заместителя)[421] показало, что его окончательно отстранили от контроля за деятельностью партийных организаций страны. Ограничили деятельность хотя и важной, но достаточно узкой сферой, сельским хозяйством, чем Андрею Андреевичу отныне следовало заниматься сразу в двух ипостасях: и куратора — заведующим сельхозотделом ЦК, и исполнителя — наркомом. Тем самым, поставили его в достаточно опасное положение, ибо ничего более бесперспективного и безнадежного, нежели решение данной проблемы, в Советском Союзе не было. Теперь с Андреева в любой момент могли спросить за провал, а его можно было констатировать когда угодно, порученного дела.

Не менее показательным по своей перспективе стало и перемещение 19 января В. В. Кузнецова, прежде трудившегося на производстве инженером, затем в Госплане СССР и лишь несколько месяцев возглавлявшего ЦК профсоюза работников черной металлургии, на пост председателя ВЦСПС[422]. Означало оно начало успешной карьеры новой, восходящей на небосклоне советской власти звезды. Появление еще одного никому пока неизвестного, но явно многообещающего, кем-то продвигаемого наверх, чиновника.