Тайны Кремля

Столкнувшись со столь откровенным проявлением уже не идейного национализма, а вооруженного сепаратизма, узкое руководство оказалось перед необходимостью незамедлительно, и притом без какой-либо широкой огласки, разрешить возникшую проблему. Срочно искоренить все то, что противоречило лозунгам о нерушимой дружбе народов СССР, об их верности идеалам социализма, верности Советской власти. Одним из первых вариант решения задачи предложили первый секретарь Ставропольского крайкома М. А. Суслов и начальник управления НКВД по краю Ткаченко. 5 мая 1943 года, спустя три месяца после освобождения территории от врага они обратились к командующему войсками Северо-Кавказского фронта И. И. Масленникову с просьбой «выдворить в административном порядке» членов семей ушедших с немцами, изменников родины и предателей, бандитов и их пособников; «лиц, подозрительных по шпионажу, в отношении которых не добыто достаточно данных для ареста»[392]. Иными словами, предложили вернуться к той практике, которую осудило и отвергло постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года.

Откровенно незаконный, внесудебный способ разрешения сложной проблемы был тут же принят членами узкого руководства. Видимо, как единственно возможный и вполне оправданный условиями военного времени, по их представлению. Начиная с октября 1943 года НКВД стало осуществлять депортацию, но не только тех, кто действительно оказался изменником, а целых народов — карачаевцев, калмыков, чеченцев и ингушей, балкарцев, а несколько позже и крымских татар. Как завершение, своеобразный итог таких акций, последовали решения ПБ, указы ПВС СССР о ликвидации Калмыцкой, Чечено-Ингушской, Крымской автономных республик, о преобразовании Кабардино-Балкарской АССР в Кабардинскую, Карачаево-Черкесской АО в Черкесскую[393]. Скупая информация о том попадала в печать, но лишь как простая констатация факта, без каких-либо обоснований, объяснений или комментариев.

Члены узкого руководства непременно должны были обсуждать эту проблему — политическое положение, сложившееся за линией фронта. И вполне вероятно, что Берия, отвечавший за проведение депортаций и потому обладавший сведениями по данному вопросу во всей полноте, мог использовать их как самый весомый, самый убедительный и притом «объективный» довод против реформирования партии и усиления роли Советов. Во всяком случае, в данное время. Мог, используя соответствующие аргументы, и склонить Сталина отказаться от первоначального мнения. Ну а то, что узкое руководство именно в те январские дни обратилось к поиску выхода из создавшейся ситуации, порожденной неожиданным для него проявлением национализма, подтверждается возникновением именно тогда «дела Довженко».

Впервые негативная оценка взглядов украинского режиссера и писателя, выраженных в повести «Победа», была дана Александровым еще летом 1943 года. Однако тогда начальником УПиА не было сказано ни слова о национализме как о решающем поводе для запрещения рукописи[394]. Совершенно иначе то же самое произведение трактовалось полгода спустя в пространной записке руководства управления, сопровождавшей проекты двух постановлений ЦК о литературно-художественных журналах. Этот документ, датированный 2 декабря 1943 года, уже прямо отмечал: в повести «отчетливо выражены чуждые большевизму взгляды националистического характера… Довженко настойчиво пытается убедить читателей в том, что за Украину борются якобы только украинцы», причем «Украина ни разу не названа Советской Украиной». Но и тогда, даже после появления киноварианта той же повести — «Украина в огне», в которой автор, по мнению УПиА, допустил «еще более грубые политические ошибки»[395], Довженко пока не стал объектом особого внимания, не был упомянут как Зощенко и Сельвинский в тексте постановлений.

Значимость ошибок Довженко изменилась только в начале 1944 года. 8 февраля, менее чем через две недели после Пленума ЦК ВКП(б), за подписью Щербакова во все редакции центральных газет, журналов, издательств, во все обкомы КП(б)У, возобновившие работу на освобожденной от врага территории УССР, был направлен циркуляр. Им туманно информировали, что в «произведениях Довженко… имеют место грубые политические ошибки антиленинского характера», и потому требовали «не публиковать произведений Довженко без особого на то разрешения Агитпропа ЦК ВКП(б)»[396]. Нет никакого сомнения в том, что основанием для возвращения к «делу Довженко» послужило обсуждение узким руководством вопроса о росте национализма во все еще оккупированных врагом союзных республиках, и особенно на Украине. За расплывчатой же формулировкой сути ошибок режиссера кралось то, что прямо было не использовано, но уже сказано осенью 1943 года во внутренней рецензии УПиА на повесть «Украина в огне»: она «является платформой узкого, ограниченного украинского национализма, враждебного ленинизму, враждебного политике нашей партии и интересам украинского и всего советского народа»[397].