Практическая реализация достигнутых договоренностей, как, впрочем, и следовало ожидать, вновь продемонстрировала — космическую деятельность, пусть преследующую и чисто научные цели, но все равно играющую немаловажную роль в балансе сил между участниками холодной войны, от «войны» этой полностью отделить нельзя. Вначале выяснилось, что раньше 1964 г. сотрудничество в области изучения погоды из космоса начаться не сможет, но даже если и начнется, то лишь на основе взаимности — американские комические снимки в обмен на советские. Драйден специально отметил этот момент в выступлении на слушаниях в сенате по бюджету НАСА на 1964 г., что дает основание предположить — со взаимностью возникли проблемы[253]
.Что касается совместных геомагнитных исследований, для этого советским специалистам пришлось бы раскрыть американским коллегам точность работы своих НИПов, что им, как уже отмечалось, делать было запрещено. Наконец, о взаимодействии в сфере спутников связи не могло быть и речи до начала 1964 г. — времени вывода на орбиту «Эхо II». Соглашение, правда, предусматривало возможность альтернативы «Эхо» в виде специальных ИСЗ, запускаемых СССР и США, но ни та, ни другая сторона не приступили к ее реализации.
Не стоит думать, будто только советская сторона опасалась передать потенциальному противнику, пусть и непреднамеренно, сведения, содержащие военную тайну, или же что Кремль был одинок в своей озабоченности дать больше, чем получить взамен. Отнюдь. Как свидетельствует меморандум МакДжорджа Банди президенту Кеннеди, аналогичные тревоги испытывала и американская сторона. В документе Банди, в частности, отметил: «Я знаю, Вы озабочены перспективой политических нападок на соглашения, которые заключает Драйден. Думаю, эти три проекта (по которым удалось достичь взаимопонимания. —
Подводя общий итог переговорам с Благонравовым, Драйден в выступлении 24 апреля 1963 г. перед сенатским Комитетом по аэронавтике и космическим исследованиям, в частности, сказал, что их главным результатом стал «…не прогресс в осуществлении совместных проектов, но (1) дальнейшее сокращение, возможно с целью сделать их более реализуемыми, и без того весьма узких областей, в которых обе страны решили сотрудничать, и (2) подтверждение в более конкретной форме намерений сотрудничать в новых рамках»[255]
.Согласно сообщению газеты «Вашингтон Пост», обе стороны также исключили какое-либо взаимодействие в сфере пилотируемой экспедиции на Луну (это и понятно — «лунная гонка» ведь уже фактически началась). Благонравов отказался предсказать, кто придет к «финишной ленточке» первым. «Это ведь как скачки», — заметил он, а Драйден высказался: «Надеюсь, мы прибудем туда вместе». Впрочем, Анатолий Аркадьевич не стал полностью закрывать дверь перед возможностью пусть и ограниченного партнерства СССР и США в области пилотируемых полетов, обмолвившись, мол, если будем сотрудничать в области сбора сведений об условиях космической среды, сможем быстрее достичь цели повышения безопасности полетов людей в космос[256]
.В целом достигнутые соглашения, по мнению Уэбба, предусматривали скорее «координацию, чем интеграцию» космической деятельности двух стран. А Фруткин, принимавший активное участие в переговорах Драйдена и Благонравова, так охарактеризовал границы советско-американского взаимодействия в рамках подписанных документов: «Не будет никакого обмена, ни секретной, ни закрытой информацией. Никакая из сторон не станет поставлять оборудование другой стороне (для совместных проектов. —
Однако, пожалуй, самым большим «отрезвляющим душем» для американских энтузиастов сотрудничества в космосе с Советским Союзом стало игнорирование Кремлем самого факта переговоров или заключенных соглашений. Ни Хрущев, ни кто-либо другой из высших руководителей СССР не упомянули о шагах, сделанных в направлении космического партнерства между Советским Союзом и Соединенными Штатами[258]
. Вашингтон воспринял это, как сигнал со стороны Москвы — подписанные Драйденом и Благонравовым документы, возможно, и могут стать материалом для «бумажного кораблика», призванного создавать благодушное настроение ученым и общественности двух стран, но отнюдь не для «ледокола», способного взломать лед холодной войны.