Тайны Майя

Гумбольдт, видевший камень, который тогда стоял у стены собора, близ которого был найден, согласился с Леоном и Гамой. Как астроном, он определил, что камень действительно представляет собой календарь. Он понял, что ацтеки достигли успехов в астрономии и, кроме того, хорошо разбирались в математике. Он не только подтвердил мнение Леона о том, что восемь треугольников-«лучей», идущих от центра, означают деление временных единиц, но и обнаружил много символов, которыми ацтеки обозначали свои 18-дневные месяцы; и эти символы были такими же, как используемые в Восточной Азии. Он пришел к выводу, что два обозначения Зодиака должны иметь общий источник.

В пути в Нью-Йорк, где он нанес визит брату-масону Томасу Джефферсону, Гумбольдт начал работу над книгами о своем путешествии по обеим Америкам. Когда они были опубликованы, то произвели сильное впечатление на европейцев. Наконец-то солидный ученый и уважаемый человек бросил вызов общепринятому мнению о том, что до испанского завоевания мексиканцы были дикарями и варварами.

Европейцы стремились эксплуатировать не только природные богатства в недрах земли Мексики, но и саму мексиканскую землю. Так как большая часть земли была непригодна для земледелия, самым прибыльным для европейцев делом стало скотоводство. Но из-за этого индейцы лишались своих традиционных небольших наделов. Рост крупных ранчо еще более ухудшил положение обнищавших индейцев-крестьян. Все это вызывало постоянное недовольство населения, и когда разразилась Французская революция, провозгласившая принципы свободы, равенства и братства, она невольно сыграла роль ускорителя перемен и в Мексике. Соединенные Штаты уже показали мексиканцам пример того, как колония может освободиться от господства европейцев. Не заставила себя ждать и освободительная борьба и в самой Мексике. Испанское владычество было свергнуто, но начались внутренние распри, затянувшиеся более чем на столетие.

Одним из побочных следствий независимости Мексики было то обстоятельство, что теперь иностранцам неиспанского происхождения стало гораздо легче проникать в эту страну. Среди исследователей, посетивших Мексику, был и англичанин Вильям Баллок. В 1822 году он отплыл из Ливерпуля в Веракрус, а потом, по стопам Гумбольдта, отправился в Мехико-сити. На него, как и на Гумбольдта, произвел сильное впечатление Ацтекский камень-календарь. Англичанин решил, что этот камень некогда был частью крыши огромного храма в Теночтитлане, подобно знаменитому египетскому «Зодиаку», тогда еще только недавно отправленному в парижскую Национальную библиотеку[24]. Сделав с камня гипсовые слепки, Вильям Баллок обратил внимание на другой памятник древности, в свое время ставший также объектом внимания Гумбольдта.

Это была массивная, высотой в девять футов, статуя Коатлике, богини-матери пантеона мексиканских индейцев (рис. 4).

_{Рис. 4. Коатлике, богиня земли}

Баллок так писал о своем впечатлении: «Я лицезрел «воскресение» этого ужасного божества, перед которым были принесены в жертву тысячи людей ревностными и безумными идолопоклонниками».

Высеченный из цельного куска базальта, имеющий отдаленное сходство с человеческим изображением, этот идол действительно производил устрашающее впечатление. «Голова» его состояла из двух змеиных голов, смотрящих друг на друга, «руки» тоже были похожи на змей, как и драпировка, в которой угадывался еще силуэт крыльев хищной птицы. «Ноги» напоминали лапы ягуара, готового вонзить когти в свою жертву. Над огромной деформированной «грудью» висело скульптурное «ожерелье» из черепов и сердец, а также отрубленные руки, торчащие из «тела». Странный и пугающий, этот образ богини жизни и смерти, непонятным образом перекликающийся с индуистским божеством Кали, был при этом выполнен с большим искусством. Кто бы ни создал эту скульптуру, мастерство его не ниже, чем мастерство лучших скульпторов Древнего Египта, Европы или Дальнего Востока. Баллок усматривал здесь странное противоречие: зачем обществу с высоким уровнем развития искусства создавать такую дикую вещь? С чего это цивилизованным людям понадобилось жертвовать тысячами людей, чтобы утолить жажду крови безжизненного камня, пусть и великолепно обработанного? Мексиканские власти в начале прошлого века не могли дать ответов на эти вопросы, и, чтобы избавить себя от необходимости разрешать эти неприятные противоречия, они решили просто поскорее снова предать статую земле.