Голос моего отца, визгливый и пронзительный, проходит через воздушный карман, связывающий прошлое с исковерканным настоящим бесконечной чередой событий, которые я переживаю заново ночь за ночью. Я пытаюсь ему ответить, рассказать о наследии, которое она нам оставил, полном горя и вины, но мой гнев не находит выхода. Враг смотрит на меня пустыми глазницами. Мертвые не могут дать отпор.
Я добираюсь до самой темной части тоннеля, и его голос постепенно затихает. Я снова в магазине; только что взорвался первый снаряд, и еще есть время. Если потороплюсь, успею до него добраться, но каждый раз что-то меняется. Сегодня улицы залило водой; нырнув, я чувствую неимоверное облегчение. Я хорошо плаваю, и к тому же вода смывает пыль и кровь. У меня получится, я успею. Подплыв, я чувствую тепло его кожи, и в сердце загорается надежда…
Выпустив его из рук, я просыпаюсь в спальне, залитой бледным лунным светом. Тонкой пленкой комнату окутала тишина; время застыло; окрестные дома и улицы словно затаили дыхание, и я вместе с ними, в ожидании, что пленка вот-вот лопнет.
Тишина. Я переворачиваюсь на другой бок и начинаю считать. Мне сказали, что это помогает при панических атаках.
– Раз, два, три, четыре…
Крик повторяется, резкий и неожиданный, и я вскакиваю в кровати с трясущимися руками. Звук похож на вой раненого зверя, борющегося за жизнь, и это совсем не голоса у меня в голове.
– Кто это? – кричу я.
Встав с кровати, подхожу к окну. На горизонте брезжит свет, окутывая пустой сад розовой дымкой. Я окидываю взглядом соседские дворы. Ничего. Вдруг, уже собираясь задернуть шторы, замечаю тень. Она выходит из сарая в саду, принадлежащем Фиде. Постепенно тень приобретает более четкие очертания, и в зыбких лучах рассвета я вижу, что она принадлежит мужчине.
Он одет во все черное; лицо скрыто под козырьком кепки. Прислонившись к окну, я наблюдаю, как он идет по темной тропинке. Нужно предупредить Фиду.
Затем я вижу ее.
Она стоит в халате у задней двери. Мужчина что-то кладет ей в руки, и они вместе заходят в дом. Но, закрывая за собой дверь, она замирает и смотрит в мою сторону. Я непроизвольно отскакиваю назад. Она меня видела? Возможно, но какая разница? Я не сделала ничего плохого. Возвращаясь в кровать, я вспоминаю о муже, работающем за границей. Вероятно, он вернулся домой. «Все хорошо, говорю я себе, – к соседке вернулся муж, он пришел к себе домой. Сегодня она будет засыпать в его объятиях».
Однако стоит мне закрыть глаза – в голове эхом разносятся крики; проваливаясь в сон, я уже не могу определить, откуда они исходят.
В комнате для допросов темнеет; я наблюдаю за тем, как Шоу щелкает выключателем, и помещение наполняет тусклый желтоватый свет.
– Другое дело, – говорит она, возвращаясь на стул. – От чтения в полутьме у меня сильно устают глаза. Так, Кейт, я бы хотела задать вам еще несколько вопросов о вашей работе.
Ее губы складываются в слабую, едва заметную улыбку. Я не улыбаюсь в ответ.
– Я же вам сказала, – возражаю я, перекрикивая гудение люминесцентных ламп. – Я не хочу говорить о Сирии. Разве не ясно?
– Ясно, – отвечает Шоу, глядя на свежую стопку бумаг. – Но мой вопрос не о Сирии. Я бы хотела спросить о вашем последнем рабочем дне. Что произошло в редакции, Кейт? Можете рассказать?
Я смотрю, как она шелестит бумажками, и сердце у меня обрывается. Откуда она все это знает? С кем разговаривала? С Гарри? Рэйчел? Пытаюсь что-то ответить, но слова застревают в горле, и я закашливаюсь. Шоу поднимает голову.
– Все хорошо? – спрашивает она, вскочив. – Может, воды?
Я киваю и смотрю, как она идет к кулеру. Налив воды, она протягивает мне стаканчик.
– Спасибо, – шепотом говорю я, делая глоток слегка теплой жидкости. Она отдает пластиком, и я морщусь.
– Готовы продолжить? – спрашивает Шоу, когда я ставлю стаканчик на стол.
– Да, – мямлю я, а сама смотрю на часы у нее за головой. Мне нужно отсюда выбраться. Мне нужно к нему.
– В тот день вы устроили себе долгий обеденный перерыв?
– Довольно долгий, – отвечаю я.
Она кивает и что-то записывает в блокнот. Я смотрю в пол, но перед глазами у меня лицо Криса, состоящее из отдельных кусков, словно части тел, которые он выкапывает из земли. Я вижу его красивый рот с чуть приподнятой верхней губой, острый подбородок, темные, коротко подстриженные волосы, голубые миндалевидные глаза, но не могу собрать картинку воедино. Мне нужно это сделать.
– В приятном месте?
– Да, в ресторане в Сохо, – отвечаю я, и перед глазами встает улица. Я вижу знакомые места, мимо которых проходила сотни раз: бар «Италия», «Ронни Скотт», «Собака и Утка» – все мои старые пристанища. Вот и он. Я вижу его сквозь окно ресторана: руки сжаты перед собой, он ждет и репетирует свою речь.
– Во сколько вы вернулись в редакцию?