Тайны Московской Патриархии

Одни говорили, что эти двое разругались, припомнив утренний спор о мобилизации людей Угличского уезда на царскую службу. Другой свидетель утверждал, что «брань» пошла из-за денег (это при неостывшем-то трупе царевича!). Большинство же вообще уклоняется от детализации этой сцены. Под конец свитка Шуйский с товарищами, чувствуя шаткость своих «доводов», внесли в поведение упрямого Михаила Нагого яркий штрих: он-де на двор «прискочил… пьян на коне». Пока присутствующие слушали размеренную речь Щелкалова, Иов читал сами документы – записи допросов и очных ставок. Патриарх Иов отметил, что через десяток склеек дела Михаил Нагой был уже «мертв пьян» – это, пожалуй, уже лишнее, подумал он – мертвецки пьяный не скачет на коне и не поднимает восстания, точно указав народу виновных. Между тем в средней части свитка, которую большинство присутствующих слушало вполуха, довольно определенно говорилось о независимости выступления угличан от Нагого, да и в помещенных там речах священников утверждалось, что царевич был убит.

Кто-то, вероятно, мог задуматься о том, чем занималась комиссия Шуйского в Москве – ведь она вернулась в столицу 27 – 28 мая, в пожарном порядке свернув работу в Угличе и привезя оттуда пусть неплохо обработанный, но все же на удивление куцый свиток обыскного дела. Участники обыска успели получить награды, а само дело до 2 июня не представлялось царю, Боярской думе и Освященному Собору.

Даже при дворе ходили слухи, что к смерти царевича в Угличе причастен Борис Годунов. Опасность давно нависала над головой маленького Дмитрия Ивановича, его матери, родственников и приверженцев, об этом знали даже иностранцы. Поговаривали, что опала на дворецкого Григория Васильевича Годунова, Никифора Чепчугова и Владимира Загряжского связана с их отказом содействовать злодейским планам Бориса.

А тут еще 24 мая запылала Москва: выгорел Белый город, Занеглинье с Арбатом, Никитской и Петровкой, около 12 тысяч домов. Вскоре сгорела и Покровка. Борис Годунов изыскал в казне большие средства, чтобы помочь погорельцам отстроить каменные здания, народ был ему благодарен, но слух, что Москву поджег Годунов, чтобы отвлечь людей от размышлений о смерти Дмитрия Углицкого, был неистребим.

Одновременно со следствием в Угличе доверенные люди правителя провели расследование о московских пожарах. Как только Годунов получил обыскное дело, состряпанное Шуйским и его товарищами, московское дело было пущено в ход. Здесь Борису Федоровичу не нужно было опираться на авторитеты: попросту 28 мая 1591 года по России была разослана царская окружная грамота, в которой назывались имена поджигальщиков, признавшихся, что они действовали… по заданию находившегося в ссылке Афанасия Нагого (самого опасного для Годунова члена этой фамилии). Доказательств против Нагого не приводилось – зато объявлялось, что он послал поджигальщиков и в другие города: берегите, мол, свое добро!

Патриарх Иов, автоматически отмечая про себя необъективность и просчеты комиссии Шуйского, нисколько не колебался в выборе. Абстрактная справедливость – или мудрое правление его благодетеля, проверенного еще в опричнине, щедрого и предусмотрительного Бориса Федоровича Годунова?! Разумеется, патриарх был за политическую мудрость, допускающую некоторые моральные потери ради общего блага государства. Едва Щелкалов закончил чтение, Иов встал и произнес приговор.