Читаем Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых полностью

Идти на такое положение вновь воцаряемого царя, очевидно, в смутное тревожное время было совершенно невозможно. Но что всего существенней – это то, что принимая в соображение настроения революционных элементов, указанные членом Государственной Думы Керенским, для нас было совершенно ясно, что великий князь процарствовал бы всего несколько часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое бы положило начало общегражданской войне.

Для нас было ясно, что великий князь был бы немедленно убит и с ним все сторонники его, ибо верных войск уже тогда в своем распоряжении он не имел и поэтому на вооруженную силу опереться бы не мог. Великий князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли ему гарантировать жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно, ибо, повторяю, твердой вооруженной силы не имел за собой. Даже увезти его тайно из Петрограда не представлялось возможным: ни один автомобиль не был бы выпущен из города, как не выпустили бы ни одного поезда из него» [417] .

Позднее других на совещание на Миллионную улицу прибыли из Пскова А.И. Гучков и В.В. Шульгин. Последний из них также оставил пространное, облеченное в художественную своеобразную форму описание этого важного для истории России события: «Мы идем несколько шагов пешком. Вот двенадцатый номер. Вошли. Внутри – два часовых… Значит, есть какая-то охрана.

Поднялись… квартира Путятина… В передней ходынка платья. И несколько шепчущихся. Спрашиваю:

– Кто здесь?

– Здесь все члены правительства.

– Когда образовалось правительство?

– Вчера…

– Еще кто?

– Все члены Комитета Государственной думы… Идите – ждали вас…

– Великий князь здесь?

– Да…

Посредине между ними в большом кресле сидел офицер – моложавый, с длинным худым лицом… Это был великий князь Михаил Александрович, которого я никогда раньше не видел. Вправо и влево от него на диванах и креслах – полукругом, как два крыла только что провозглашенного мною монарха, были все, кто должны были быть его окружением: вправо – Родзянко, Милюков и другие, влево – князь Львов, Керенский, Некрасов и другие. Эти другие были: Ефремов, Ржевский, Бубликов, Шидловский, Владимир Львов, Терещенко, кто еще, не помню ( Шульгин забыл назвать М.А. Караулова и П.В. Годнева. – В.Х. ).

Гучков и я сидели напротив, потому что пришли последними…

Это было вроде как заседание… Великий князь как бы давал слово, обращаясь то к тому, то к другому:

– Вы, кажется, хотели сказать?

Тот, к кому он обращался, – говорил.

Говорили о том: следует ли великому князю принять престол или нет…

Я не помню всех речей. Но я помню, что только двое высказались за принятие престола. Эти двое были: Милюков и Гучков…

Направо от великого князя стоял диван, на котором ближе к великому князю сидел Родзянко, а за ним Милюков.

Пять суток нечеловеческого напряжения сказались… Ведь и Наполеон выдерживал только четыре… И железный Милюков, прячась за огромным Родзянко, засыпал сидя… Вздрагивал, открывал глаза и опять засыпал…

– Вы, кажется, хотели сказать?

Это великий князь к нему обратился.

Милюков встрепенулся и стал говорить.

Эта речь его, если можно назвать речью, была потрясающая…

Головой – белый как лунь, сизый лицом (от бессонницы), совершенно сиплый от речей в казармах и на митингах, он не говорил, а каркал хрипло…

– Если вы откажетесь… Ваше Высочество… будет гибель. Потому что Россия… Россия теряет… свою ось… Монарх… это – ось… Единственная ось страны… Масса, русская масса, вокруг чего… вокруг чего она соберется? Если вы откажетесь… будет анархия… хаос… кровавое месиво… Монарх – это единственный центр… Единственное, что все знают… Единственное общее… Единственное понятие о власти… пока… в России… Если вы откажетесь… будет ужас… полная неизвестность… ужасная неизвестность… потому что… не будет… не будет присяги… а присяга – это ответ… единственный ответ… единственный ответ, который может дать народ… нам всем… на то, что случилось… Это его – санкция… его одобрение… его согласие… без которого… нельзя… ничего… без которого не будет… государства… России… ничего не будет…

Белый как лунь, он каркал как ворон… Он каркал мудрые, вещие слова… самые большие слова его жизни…

И все же…

И все же он оставался тем, чем был… Милюковым…

Великий князь слушал его, чуть наклонив голову… Тонкий, с длинным, почти еще юношеским лицом, он был весь олицетворением хрупкости…

Этому человеку говорил Милюков свои вещие слова. Ему он предлагал совершить: подвиг силы беспримерной…

Что значит совет принять престол в эту минуту? …

Принять престол сейчас – значило во главе верного полка броситься на социалистов и раздавить их пулеметами. …

Керенский говорил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное