Тайны народа

Горе мне! Горе моей стране! Цезарь воспользовался моим оцепенением, спрыгнул с моей лошади, позвал к себе на помощь отряд нумидийских наездников, которые поехали его разыскивать, и когда я пришел в себя от удивления, было уже поздно поправить дело. Цезарь вскочил на лошадь одного из нумидийских наездников, которые тем временем окружили меня. Взбешенный тем, что выпустил из рук Цезаря, я бился насмерть. Мне нанесли еще несколько новых ран, и на моих глазах убили моего брата Микаэля. Это несчастье было лишь началом целого ряда других бедствий. Военное счастье, вначале нам благоприятствовавшее, покинуло нас. Цезарь собрал свои разрозненные легионы, а сверх того, к нему на помощь пришло значительное подкрепление из свежих войск, и мы были в беспорядке отброшены к своему резерву, где находились наши военные колесницы, наши раненые, женщины и дети. Увлеченный волнами сражающихся, я очутился возле военных колесниц, счастливый, несмотря на наше поражение, тем, что нахожусь по крайней мере вблизи матери и родных и могу их защищать, если буду в силах, ибо я все более слабел от потери крови, лившейся из моих ран. Увы, боги послали мне ужасное испытание! Теперь я могу повторить то, что сказали мой брат Альбиник и его жена, убитые оба во время атаки римских галер, сражавшиеся на море так же доблестно, как мы сражались на суше: «Никто не видел, никто отныне не увидит такого зрелища, которого я был очевидцем!»

Теснимые к колесницам, атакованные одновременно нумидийскими наездниками, легионерами пехоты и критскими стрелками, мы отступали шаг за шагом, продолжая сражаться. Ко мне доносилось уже мычание быков, звуки бесчисленных медных колокольчиков, украшавших их сбрую, и лай военных догов, все еще привязанных к колесницам. Опасаясь окончательно потерять силы, я уже не думал больше о сражении, но лишь о том, как бы добраться до своей семьи, находившейся в опасности.

Внезапно моей лошади, и без того раненой, нанесли смертельный удар в бок. Она упала, придавив меня своей тяжестью. Моя нога и бедро, пронзенные двумя ударами копья, оказались точно в тисках между туловищем лошади и землей. Я делал тщетные усилия, чтобы освободиться. В этот момент один из наших всадников, ехавший за мной во время моего падения, споткнулся о мою лошадь, свалился на нее вместе со своей лошадью, и тотчас оба были убиты легионерами. Все более слабея от потери крови, обессиленный от боли в переломленных членах, под грудой мертвых и умирающих, не будучи в состоянии сделать хоть малейшее движение, я потерял сознание, а когда, придя в чувство от острой боли в ранах, снова открыл глаза, то увидел такие ужасы, что сначала подумал, что вижу один из тех страшных снов, от которых тщетно хочешь избавиться, силясь. проснуться.

Однако это был не сон. Нет, это был не сон, но ужасная действительность… ужасная!

В двадцати шагах от себя я увидел военную повозку, где находились моя мать, моя жена Генори, Марта, жена Микаэля, наши дети и несколько молодых девушек и молодых женщин нашего семейства. Многие из мужчин, среди которых были наши родственники и родственники других семей нашего племени, поспешили подобно мне к повозкам, чтобы защищать их от римлян. Среди наших родственников я узнал двух друзей, скованных друг с другом железной цепью, бывшей эмблемой их братской дружбы. Оба были так же молоды, прекрасны и мужественны, как Армель и Юлиан. Их одежда была разорвана, голова и грудь обнажены и уже окровавлены. Вооруженные лишь палицами, с пылающими глазами и пренебрежительной улыбкой на устах они неустрашимо бились с римскими легионерами, покрытыми с ног до головы железом, и с легковооруженными критскими стрелками, одетыми в короткие плащи и кожаные сандалии. Большие военные доги, вероятно недавно спущенные с цепи, хватали нападающих за горло, часто опрокидывали их своим яростным прыжком и, не будучи в состоянии разгрызть ни шлемов, ни лат, разрывали своими ужасными челюстями лица своих жертв. Даже мертвыми они не выпускали своей добычи. Критских стрелков, почти не защищенных никакими доспехами, доги хватали за ноги, руки, за живот и плечи. При каждом укусе эти свирепые животные вырывали куски живого мяса.

В нескольких шагах от себя я увидел стрелка гигантского роста, спокойно стоящего посреди схватки и долго выбирающего в своем колчане наиболее острую стрелу. Затем он положил ее на тетиву своего лука, натянул его мощной рукой и начал прицеливаться в одного из двух друзей, скованных цепью. Критский стрелок, выжидая удобного момента, все еще целился, как вдруг я увидел прыгающего старого Дебер-Труда. Пригвожденный к месту грудой мертвых тел, которая давила меня, не могущий шевельнуться, не почувствовав страшной боли в раненом бедре, я собрал все оставшиеся силы и крикнул:

— Гоп! Гоп! Дебер-Труд, на римлянина!

Дог пришел в еще большее возбуждение от звуков моего голоса, который, очевидно, узнал, и одним прыжком бросился на критского стрелка как раз в ту минуту, когда со свистом вылетела его стрела и вонзилась, еще дрожащая, в сильную грудь галла.