Тайны Нельской башни

– Да ты, друг, читаешь мои мысли!..

Император Галилеи и король Базоши резко вскочили на ноги. Через несколько секунд они уже настигли несчастного буржуа, который закричал:

– Проваливайте!..

Гийом и Рике молча ринулись на него.

– Ко мне! Патруль! Грабят! – закричал буржуа.

Но его уже повалили на землю.

Гийом Бурраск держал его плечи и одной рукой заглушал его вопли.

В это время Рике Одрио проворно обыскивал беднягу. Впрочем, несчастный буржуа, попытавшись было оказать сопротивление, уже потерял сознание – то ли от страха, то ли, что вероятнее, от давления, которое оказывала рука Бурраска на его рот, а колено – на грудь.

Через пару минут нападавших уже и след простыл.

* * *

При криках человека открылось окно того жилища, рядом с которым произошел этот ночной инцидент, и на мгновение в нем показалось испуганное женское лицо. Затем распахнулась дверь. Зажглись огни. Семь или восемь вооруженных слуг выбежали на улицу, а вслед за ними – две женщины, которые склонились над буржуа и воскликнули:

– Да, это он! Мой бедный муж!

– Мой бедный отец!..

Улицу огласили крики, плач, проклятия. Затем буржуа был перенесен в дом и уложен в кровать, где над ним тотчас же захлопотали жена и дочь.

Чтобы успокоить читателя насчет этого достойного буржуа, добавим, что усилия двух женщин были вознаграждены и что на следующий день, ближе к полудню, едва не задушенный Бурраском и полностью ограбленный Одрио мужчина открыл глаза, придя в сознание.

Добавим также, что первым делом он вскричал:

– Моя одежда! Скорее! Моя одежда!

Ему ее подали. Он лихорадочно ее обшарил и, вероятно, не найдя того, что искал, грязно выругался, оттолкнул от себя дочь и супругу, поколотил подвернувшихся под руку слуг, оделся и побежал к казначею Ее Величества королевы.

* * *

– Сколько? – спросил Гийом Бурраск на бегу.

– Гм! Тут и серебро, и золото!.. Нужно бы пересчитать!

– Тогда пойдем к Кривоногому Ноэлю, этот нам откроет! Бежим к Кривоногому, там и сосчитаем!

Через пять минут друзья были уже на улице Тирваш, и кулаками, ногами, головками эфесов шпаг создали у двери адский шум, шум, к которому, судя по всему, все на этой пользовавшейся дурной славой улочке давно привыкли, так как никто на него даже не отреагировал.

– Эй! Дьявольский кабатчик! – ревел Бурраск.

– Открывай! Адский трактирщик! – вопил Одрио.

– А деньги у вас есть, милейшие? – поинтересовался чей-то голос, тогда как при тусклом свете догорающего фитиля в узком окошке появилась гримасничающая физиономия.

– Деньги! – усмехнулись приятели. – Да у нас тут и серебро, и золото! Есть за что набить брюхо, да так, что ты от радости задрыгаешь своими копытцами почище сатаны!

– Что ж, тогда открываю, – холодно проговорил Кривоногий Ноэль.

Вскоре внутри послышался громкий шум отодвигаемых запоров, цепей, ключей, и наконец возник карлик.

Первым же жестом Рике продемонстрировал ему пригоршню серебряных и золотых монет.

– Эй, Мадлон! – прокричал тогда карлик. – Дождешься у меня, мартышка! Я покажу тебе, как спать, когда здесь двое славных господ, которые хотят есть и пить!

– Да мы просто умираем с голоду, – сказал Гийом.

– И в глотке жуть как пересохло, – добавил Рике.

Они уже уселись за стол, тогда как Мадлон, служанка, совершенно заспанная, вылезла откуда-то из недр мышиной норки и, при помощи хозяина, зажигала свет и готовила ужин.

Когда королевский и имперский голод двух друзей сменился пресыщением, когда их жажда была немного утолена, когда они расплатились с Кривоногим Ноэлем, когда добились разрешения поспать, опершись на стол, и, не сходя со своих табуреток, они сосчитали добычу и обнаружили, что богаты.

– Есть на что пировать пару месяцев, – промолвил Бурраск.

Рике сложил серебро и золото в ту бумагу, в которую они и были завернуты.

– А это еще что за пергамент? – спросил тогда Гийом.

– Кошель того буржуа. В нем-то он и держал свои деньги.

И машинально он развернул свиток.

– Гляди-ка! Здесь что-то написано… может, какое-то соглашение с дьяволом?.. Прочти, Гийом, я ничего не вижу; даже не знаю, то ли эти факелы плохо светят, то ли я слишком много выпил…

Гийом схватил пергамент и быстро пробежал глазами.

И тогда, резко протрезвев, он побледнел, склонился к уху Рике и прошептал.

– Знаешь, кого мы обобрали?

– Сатану собственной персоной?..

– Нет!… Хуже!.. Прево Парижа!

Этим документом была бона на двести золотых экю, выписанная Маргаритой Бургундской на имя Жана де Преси!

Рике Одрио, ошеломленный и тоже немного протрезвевший, взял пергамент и прочел в свою очередь.

– Иа! – промолвил он.

И разразился громким хохотом, к которому примешивались не менее звучные «ио!».

Гийом, придя в себя от изумления, а также страха, вызванного сим открытием, зашелся в смехе, от которого затряслись оловянные кружки. Сидя друг напротив друга, с багровыми лицами, красными глазами и ходуном ходившими брюхами, приятели корчились на своих табуретках под воздействием того смеха, от которого на глаза наворачиваются слезы.

Прибежали Кривоногий Ноэль и Мадлон.

– Тише! – проворчал карлик. – Здесь четыре господина, которые хотят выспаться и не нуждаются в том, чтобы сюда нагрянул патруль.