Тайны Нельской башни

Когда же герой турнира, в стальных доспехах, с закрытым забралом лицом, победоносно опущенной – дабы приветствовать дам – пикой, на пританцовывающем скакуне проезжал вдоль барьера; когда трубы герольдов провозглашали его триумф, толпа аплодировала, а дамы, сидевшие на подмостках, в ответном приветствии, махали ему своими платками, Филипп, проезжавший перед королевской трибуной, гордо поднял голову и посмотрел на новобрачных.

То было лишь мимолетное видение. Он уже проехал… Но с той самой минуты виденье это навсегда осталось в его сердце.

Да, эти чарующие одеяния, доспехи, золотистую драпировку, флаги, платки; этих сеньоров, знатных дам, короля, принцев – все это он видел. Но все это великолепие меркло перед неподражаемым, странным, пленительным и ошеломляющим образом, навсегда запавшим ему в душу – Маргаритой!..

То была одна из тех вещей, о которых с нежностью, подобно тому, как рассказывают о приятных снах, говорил Филипп д’Онэ в то утро.

И происходило это в старом особняке на улице Фруадмантель, куда, как мы уже сказали, мы и собираемся вернуть читателя. Там был Готье. Там был Буридан. Гийом Бурраск и Рике Одрио тоже находились там. Бигорн из соседней комнаты – дверь он оставил приоткрытой – слушал всё, доедая остатки обеда, который он, как заправский кулинар, приготовил для своих хозяев, и допивая то, что плескалось на дне бесчисленных бутылок. Мы говорим «хозяев», так как бесстрашный Бигорн считал таковыми их всех.

После того как Ланселот Бигорн принес двести золотых экю, причитавшихся прево Парижа, особняк д’Онэ единодушным решением был избран в качестве убежища. Здесь можно было оставаться, не привлекая внимания соседей, притом что, вероятно, это было последнее место из тех, где их стали бы искать.

По случаю новоселья Ланселот Бигорн пожелал закатить пышный обед. Все его составные части он сам купил, сам приготовил, сам подал, и обед вышел просто восхитительным!

Во время этого обеда, и так как вина были великолепными, так как сотрапезников тянуло на откровенность, что есть самое изысканное, самое очаровательное качество вина, так как, наконец, жизнь, несмотря на их весьма непрочное положение, уже начинала видеться нашим героям в менее черном свете, так вот, во время этого обеда Буридан рассказал, как он познакомился с Миртиль и полюбил ее; Гийом и Рике рассказали, как, едва не умерев с голоду, они поколотили и обобрали прево Парижа; Филипп рассказал о турнире, которого вскользь мы уже коснулись; Бигорн рассказал, как он добыл эти двести золотых экю, которые и пошли на этот обед, и лишь Готье до поры до времени ничего не рассказывал. Внезапно он промолвил:

– Этот турнир, о котором говорил Филипп, имел ведь и продолжение… И продолжение трагическое! Вечером, когда мы вернулись в этот самый особняк, где сейчас находимся, мы увидели одного человека, одного из слуг нашего отца… помнишь, Филипп?

Филипп д’Онэ вздрогнул. Он, который обычно не пил вина или пил совсем мало, один за другим осушил два или три кубка.

После чего Готье счел просто необходимым предложить ему осушить еще и кубок номер четыре или пять.

– Помню, – произнес Филипп д’Онэ мрачным голосом. – И раз мы вместе, объединенные одной судьбой, почему бы нам и не рассказать вам, откуда идет наша ненависть к Ангеррану де Мариньи?

– Расскажи, Филипп, расскажи! – пробормотал Готье.

– Так вот, явился сюда, значит, этот человек, этот слуга – весь в пыли, бледный как смерть, руки и лицо в крови, – и только и смог вымолвить: «Поедемте!..» Я сразу понял, что у нас в поместье случилось какое-то большое несчастье.

– Я тоже это понял! – прорычал Готье.

– Человек этот, – продолжал Филипп, – жестом указал нам на свою лошадь, которая замертво пала прямо у дома. Я отвел его в конюшню, и он принялся лихорадочно седлать трех свежих скакунов. Даже не став собирать эскорт, мы вскочили в седла и пустили лошадей галопом. Когда мы уже поворачивали за угол улицы Фруадмантель, на другом ее конце появился многочисленный отряд всадников. Я остановился, решив посмотреть, что этот отряд здесь забыл. Люди эти спешились у нашего дома, и я понял: они приехали арестовать нас!..

– Да, – сказал Готье, – и тотчас же в доме завязался ужасный бой, который закончился полным истреблением наших товарищей, разграблением и поджогом особняка.