Тайны Нью-Йорка

– Наконец-то! – воскликнул Дан Йорк. – Я чувствовал, я знал, что он бандит и убийца! Теперь у меня в руках конец нити, и я найду ее начало!

– Не знаете ли вы, – спросила Нетти, – что сталось с сыном дяди Тома, вашим двоюродным братом Джоном?..

– Пастор, который воспитал нас, ныне уже покойный, рассказал правду о гибели отца и дяди… Что же касается Джона, то… – Тут Майкл понизил голос: – Он сказал, что Джон избрал дурной путь и обитает в притонах Нью-Йорка под именем Бам!

Дан Йорк вздрогнул, потому что, будучи знакомым со всеми притонами Нью-Йорка, он давно узнал в ложном Гуго Барнете завсегдатая кабачка «Старый флаг».

– Что ж, посмотрим! – сказал Дан. – С одной стороны, честные люди, жертвы, их дети, а с другой – банда негодяев и убийц, уверенных в своей безнаказанности. Так вот, я, Дан Йорк, клянусь, что исправлю эту ошибку природы! Верьте, друзья, что мир сотворен только для честных людей!

Глава 14 Ненависть горбуньи

Что делал в это время Бам?

Вследствие отказа Лонгсворда ему поручено было организовать экспедицию во Франклин.

Трип и Моп были его надежными агентами.

Последние переговоры происходили в «Старом флаге» и длились так долго, что компаньоны разошлись чуть ли не с рассветом.

Бам снабдил своих помощников не только подробными инструкциями, но и, главное, значительной суммой денег. Читатель уже знает, какое поручение было возложено на них: нужно было найти в притонах Нью-Йорка шайку человек в двенадцать, которые согласились бы выехать на восток. Но Трип и Моп не подозревали, что под видимым великодушием, с которым Бам принял их раскаяние, скрывались замыслы совсем иного характера. Отныне, считая их в принципе ненадежными, а после экспедиции – и слишком много знающими, Бам принял решение ликвидировать их сразу же после выполнения ими намеченного плана.

Бам вышел наконец из «Старого флага» и поспешил в дом на улице Нассау, где ждала его та, которую он так легко выбрал себе в подруги жизни, – дочь Арнольда Меси.

Лишь только он вошел в свой кабинет, как дверь из другой комнаты отворилась и мисс Мария Меси, ныне миссис Барнет, возникла перед мужем.

Читатель не забыл, каким странным существом была эта женщина с чересчур высокими плечами, суровыми чертами лица и вдобавок, сильно хромавшая. В эту минуту она была укутана в белый пеньюар, и в этом костюме, со своим страдальческим и худым лицом, блестящими глазами, опирающаяся на палку, она казалась привидением.

Бам, вымокший до нитки, покрытый грязью, ничем не напоминал изящного джентльмена, называвшего себя Гуго Барнетом. Эффи скорей узнала бы в нем того, кого она однажды ночью привела к умирающему отцу.

Увидя жену, он сделал нетерпеливое движение.

– Опять вы! – воскликнул он. – Что вам угодно и что означает ваш постоянный надзор?

Мария посмотрела ему в лицо, и глаза ее блеснули гневом.

– Мне нужно переговорить с вами, – сказала она отрывисто, – но я подожду, пока вы снимете с себя доспехи ночного бродяги.

Бам невольно чувствовал какую-то робость перед этой женщиной, ум которой он уже оценил.

– Ну хорошо, подождите. Я сейчас приду.

Он прошел в свою спальню, через несколько минут вышел оттуда и стал у камина. Высокая фигура его надменно возвышалась над тщедушным созданием, устремившим на него глаза, полные ненависти и презрения.

Мария злобно усмехнулась.

– О! Как я понимаю вас! – сказала она своим тонким, надтреснутым голосом. – Как бы вам хотелось растоптать меня…

Бам молча смотрел на нее.

– Взгляните на меня хорошенько, – продолжала она, – и поймите меня. Я безобразна, во мне нет ничего женственного… я горбата, я гадка… я все это знаю. Я никогда не думала… никогда не желала внушить кому бы то ни было любовь к себе. Для всех, и для вас также, я жалка, если не противна… Но вы должны знать, что то самое отвращение, которое питают ко мне окружающие, – я, со своей стороны, чувствую к ним…

Она говорила это холодно, отчетливо, ледяным тоном. Бам слушал.

– Есть человек, который с самого моего грустного детства не проявлял ко мне ничего, кроме холодности и презрения. Равнодушный по природе, лишенный всякого человеческого чувства, озабоченный, кроме того, своими делами, он не подарил бедному убогому созданию ни одного нежного слова, ни одного приветливого взгляда. Этому человеку я изо всех сил пыталась внушить хотя бы сострадание, которого я была достойна… Понимая, что я существо бесполезное, неприятное для глаз, что я не могу льстить чьему бы то ни было самолюбию, я пыталась стать такой доброй, такой ласковой, любящей, что каждый поневоле был вынужден бросать мне, как милостыню, ласковый взгляд… Из глубины моего страшного одиночества я сотни раз умоляла о помощи…

Ее сухой голос ослабел на мгновение. В нем слышалось волнение. Но, овладев собой, она снова обрела обычную холодность и спокойствие.