– Нет. Я полагаю, что он еще не переварил то, что я ему недавно дала. Большой кусок. Он отвел меня в сторону... Естественно, мы не могли долго разговаривать... Он прошептал мне одну фразу, которую я не очень хорошо поняла. Он сказал: "Если вы будете продолжать присылать ко мне всяких дураков с обысками, вы поплатитесь за это. Я увеличу тариф". Я ответила, что ничего не понимаю... И это была правда, я ведь никого не посылала. "Ничего не значит, – сказал он. – В любом случае тариф увеличен". А потому, когда я увидела вас и то, что лежит в вашей сумке, я подумала, что вы пришли от его имени.
– Нет, Соня. Я пришла от имени Нестора Бурмы, который будет очень польщен, когда узнает, что Чанг Пу считает его дураком. Это будет для него лишним поводом "полюбить" его еще больше, так как Чанг Пу застал именно моего шефа у себя дома в момент, когда тот шарил по комнате. Черт побери! А мы подчинялись приказам нашего клиента, Омера Гольди. Итак, Чанг Пу подумал, что инициатива этого домашнего обыска исходит от вас?
– Да.
– А почему?
– Я не знаю.
Между нами воцаряется молчание. В саду тихонько шелестят деревья. По-прежнему идет дождь, и я слышу, как по водосточной трубе журчит вода. Мои мозги работают на полных оборотах. Я запускаю руку в волосы, лохмачу их, говоря себе, что я умница. Не знаю, от этого ли рождаются мысли, но одна приходит мне в голову:
– Послушайте-ка, Чанг Пу угрожает вам, что раскроет определенную тайну. Вы платите, чтобы он молчал. Было бы идиотизмом для вас послать к нему грабителя, чтобы отобрать деньги, не так ли?
– Я не знаю, было бы это идиотизмом, но я никогда не помышляла ни о чем подобном.
– И даже если бы вы об этом подумали, Чанг Пу принял бы этого типа за простого грабителя и никак бы не связал это с вами. Послушайте, Соня...
Я встаю, подхожу к ней и беру её за руки. Они у неё холодные и дрожащие:
– Послушайте, Соня. Вы никого не посылали с обыском к китайцу. Но вы ведь могли это сделать, не так ли? Чтобы забрать что-то... Нечто другое, чем наличные деньги.
Она опускает голову, колеблется, некоторое время борется сама с собой, потом шепчет:
– Да. Последний раз... у меня не было денег... у меня не было возможности взять что-либо в кассе... Тогда... Я кое-что украла у Наташи... прямо тут...
Она встряхивает своими длинными волосами:
– Это глупо, не правда ли? Украду ли я что-то или деньги, это всё равно кража, это все равно скверно. Но я не знаю... деньги – это только деньги... тогда как этот бриллиант, может быть, она им очень дорожит, и он представляет для нее большую ценность, чем его денежная стоимость...
Я лихорадочно сжимаю её холодные руки и восклицаю:
– Нестор Бурма так и говорил!
Когда Соня уходит из моей комнаты, уже почти пять часов утра.
После того, как она призналась мне, что украла у Наташи бриллиант, чтобы отдать его своему вампиру, мы долго разговаривали о разных вещах, и я сумела ее подбодрить. Возможно, конечно, что Наташа скоро обнаружит, что один из её бриллиантов (кажется, в её шкатулке лежит их целая коллекция) исчез, но ничто не побудит её сразу заподозрить свою компаньоншу. А, может быть, за это время Нестор Бурма предпримет эффективные действия. Поэтому я сказала, немного забегая вперед, что Нестор Бурма сделает все, чтобы вернуть этот предмет...
Соня уходит от меня.
Я подхожу к окну, отодвигаю штору, смотрю в окно. Ночь начинает уходить под первыми проблесками рождающегося дня. Дождь все еще идет, и листва на деревьях шевелится, словно движимая враждебными чувствами. Я думаю о мужчине из этой ночи, о котором я не рассказала Соне. Воспоминание, которое я о нем сохранила, очень смутно, и растворяется в сером тумане бессонницы. По-видимому, я грезила наяву.
X
– Наверное, я видела сон, – говорит Элен.
Я смотрю на нее очень внимательно, представляя себе ее в той самой сорочке. Я посасываю свою трубку и выпускаю к потолку облачко дыма:
– А может быть, и нет. Может быть, это он нуждался в какой-то грёзе. Вы не знаете, на что способны некоторые маньяки. Они готовы рискнуть жизнью ради того, чтобы увидеть голую женскую грудь...
Она нетерпеливо топает ногой:
– Да не было же голой женской груди. Ничего не было видно. Вместо того чтобы заниматься моими видениями, вы бы лучше сказали мне, что вы думаете о тех сведениях, которые я собрала.
– Много чего хорошего.
– Вам что-либо стало яснее теперь в этом деле?
– Словно я смотрю сквозь вашу ночную сорочку. Я надеюсь, что она была прозрачной, без чего мое сравнение...
– О! Пожалуйста, избавьте меня от этой сорочки! Эта двусмысленная фраза вызывает у нее смех. Я тоже смеюсь, затем считаю, что я её достаточно подразнил и становлюсь серьёзным: