Тайны океанской бездны

Внезапно мои размышления о сочных отбивных и смазливых девицах были прерваны тихим шипением, доносившимся со стороны левого борта. Звук нарастал, источник его приближался. Я услышал писк, потом — скрип и хлопанье парусов. Звуки удалялись по направлению к нашей корме. Я нажал кнопку головного телефона, но не успел доложить о шумах по левому борту, потому что услышал возбужденный голос Джека Корнелия, торпедиста первого класса, уроженца Чикаго, штат Иллинойс:.

— Тренога! Тренога! Глянь-ка за корму! — кричал Джек, стоявший практически над винтами. И, словно спохватившись, добавил: — Корма вызывает мостик!

— Мостик слушает!

— Господи, Джек! — послышался вопль Треноги. — Я что-то вижу! Но что это такое?

— Не знаю. То есть это корабль, но…

— Мостик вызывает корму. Корнелий, что у вас там?

— Какой-то корабль чуть не отшиб нам винты, прошел в нескольких ярдах. Двухмачтовый парусник.

— Понятно. — Наступила тишина: матрос докладывал вахтенному офицеру.

— Каким курсом он идет? Где он сейчас?

— Курс сто тридцать пять относительно нашего. Сейчас он где-то по правому борту у кормы.

Спустя пару минут послышался голос вахтенного офицера:

— Корнелий, вы говорите, что это двухмачтовый парусник?

— Да, сэр.

— Странно. Радар ничего не показывает. Двухмачтовый? Хм… Нечасто встретишь сейчас такой у побережья.

— Сэр, то, что я видел, и впрямь большая редкость. Ни на палубе, ни за штурвалом никого не было! Я видел это с кормовой надстройки.

— Что?

— Именно так, сэр! За штурвалом никого.

Эта весть разлетелась по кораблю с быстротой лесного пожара. В полдень за обедом матросы беспощадно подначивали Джека, высмеивая его доклад о корабле-призраке, но парень не обижался. А потом я подошел к нему и сказал, что слышал плеск рассекаемой форштевнем воды и скрип парусной оснастки.

Джек поведал мне, что видел корабль секунд двадцать-тридцать. За это время он успел разглядеть, что судно не покрашено, его палуба и оснастка полуразрушены. Оно шло под парусом, но холстина была разодрана в клочья.

— Мы с Треногой его видели, а ты слышал, — едва заметно дрожа, сказал мне Джек. — Конечно, поначалу я опешил и струхнул, потому что мы едва не столкнулись. А потом разглядел эту посудину получше и покрылся гусиной кожей.

Через пять месяцев, в апреле 1943 года, я все еще служил на «Кеннисоне». Эсминец споро шел на восток и был милях в пятидесяти западнее Сан-Диего. Мы возвращались в порт, проведя через «пояс подлодок» воинский транспорт «Лэрлайн», который шел в Гонолулу.

Поверхность воды была гладкой, как столешница, ее освещали звезды. Предполуночную вахту несли Карлтон Хэнсчел из Сан-Диего и я; мы стояли на мостике, наслаждаясь дивной ночью. Поднеся к глазам бинокль, я медленно повел его вдоль линии горизонта и вдруг увидел белый гребень, поднимаемый форштевнем волны. Впереди по правому борту было какое-то судно. Чуть приподняв бинокль и наведя резкость, я разглядел силуэт сухогруза класса «либерти». Он на всех парах шел встречным курсом на запад.

— Там судно, Хэнсчел, — сообщил я.

Мой напарник поднял бинокль.

— Ага, вижу. Радар его небось миль за двадцать углядел. Надо доложить вахтенному офицеру, а то он нас поедом съест.

Я сообщил на мостик:

— Судно курсом ноль четыре пять, угол цели такой же, дистанция полторы тысячи ярдов.

Я услышал, как матрос на ходовом мостике передает эти сведения вахтенному офицеру, лейтенанту Ричарду Янгу из Беркли (Калифорния), который был прямо под нами, в рубке рулевого.

Вахтенный офицер вышел на правое крыло мостика и подержал дверь, за которой сидел оператор радара.

— Эй, просыпайтесь там! — крикнул он. — У нас по правому борту сухогруз «либерти», а вы молчите, как рыбы.

— Мистер Янг, у нас чистый экран, — раздраженно ответил вахтенный оператор.

Янг вошел в рубку и пробыл там несколько минут.

Мы не стали посылать на сухогруз никаких запросов — ни световых, ни радиосигналов. Командование ВМС предпочитало не окликать дружественные суда за пределами зоны боевых действий. Да и вообще сигналы подавались лишь в случае крайней необходимости, например, при угрозе нападения подводных лодок противника. Но если бы мы потребовали, чтобы встреченный сухогруз передал сведения о себе, из этого могла бы получиться очень занятная история.

Я следил за судном в бинокль и невооруженным глазом, как это делают ночью: смотрел не прямо на сухогруз, а чуть в сторону. Когда мне это наскучило, мы с Хэнсчелом возобновили прерванную беседу, но тут снизу раздался крик вахтенного офицера:

— Брисбейн! Сообщите о судне, а то я его что-то не вижу.

Я направил бинокль на правый конец билса. Ничего. Тогда я оглядел море по правому борту и впереди, и сзади. На это ушла целая минута.

— Я тоже не вижу, сэр, — растерянно доложил я. — Его нет.

А ведь каких-то тридцать секунд назад я видел судно в бинокль — громадное, казавшееся вполне осязаемым.

— Что за чушь? Оно должно быть там, я же видел! Клубов тумана нет, слепых зон тоже. Ни взрывов, ни сигналов SOS. Даже если этот сухогруз изменил курс и уходит на всех парах, мы все равно должны видеть его за много миль.

— Да, сэр.