Тайны острова Пасхи

Она рассказала мне, откуда пришло первоначальное владычество тех, которые были родоначальниками привезенной сюда туземной расы. Они явились с острова Туамоту, так как после битвы с соседним племенем им оставалось на выбор ― или быть съеденными в торжественном пиршестве, или исчезнуть из собственной земли. Предпочитая опасности океанского простора более непосредственной опасности попасть на вертел, они сели на большие пироги и предались воле волн, питаясь во время пути телами наиболее слабых из своих сотоварищей. Ветер и судьба привели их в Рапа-Нюи, где они и высадились на севере острова в бухте Ане-Кана. Вождь их, по имени Готю, управлял ими, оттесняя в бесплодную и известковую часть острова немногих оставшихся в живых из людей древней расы. Но те ожесточенно защищали жалкие остатки былого своего царства. Немало костей усеяли собою бесплодную равнину Раотагаи: тела нападавших туземцев были раздавлены лавинами огромных камней, ниспадавших с вершины горы. Так родилось это наследственное суеверие, продолжавшееся и после того, как европейцы, в свою очередь, лишили потомков Готю узурпированной ими власти; суеверие это до сих пор жило в примитивном чувстве туземцев, вызывая одновременно и страх, и жертвоприношения.

В одном только вопросе я не мог сломить ее таинственного молчания; ни мольбы, ни поцелуи мои не могли преодолеть ее твердой воли: я так и не узнал убежища, в котором она жила, таинственного места, куда она уходит отдыхать, когда ночной мрак сменяется зарею.

Рассердившись на ее сопротивление, желая во что бы то ни стало узнать причину ее странного молчания относительно этого вопроса, я однажды вечером последовал за нею. Напрасный труд! Легкая и уверенная, она далеко опередила мои неверные и ощупывающие почву шаги среди извилин тропинки, идущей к восточному гребню, и после часа тяжелых поисков я очутился перед недоступной и не имевшей прохода скалой.

В отместку за это она лишила меня своего появления в течение трех ночей, и я больше уже не пытался проникнуть в тайну ее таинственного убежища, так как был слишком счастлив ее запоздалым возвращением. Что скрыто в этом убежище, почему она не позволяет мне проникнуть в него, раз она клялась, что Атитлан не бывает в нем?.. К тому же все изыскания, которые мы с Корлевеном делали, остались бесплодными, хотя и были продвинуты очень далеко. В миссии заговорили о том, чтобы перевести нас на север, где Гартог и Флогерг со своими землекопами производили раскопки и достигали прекрасных результатов. Неужели же я не найду ничего, что могло бы оправдать и мотивировать мое дальнейшее пребывание здесь?..

Наконец-то!.. Вот и дождь!

Небольшой островок медно-красных облаков, выплывший незадолго до захода солнца из-за западного горизонта, стал шириться, увеличиваться, раздуваться, расстилая среди побледневшей лазури отрога черных как сажа туч, и, наконец, разросся до зенита. Целый день с земли, раскаленной бледным солнцем, задернутым дымкою тумана, поднимался к нему жар, точно из пасти плавильной печи; в этой дымке солнце было как серебряный круг среди серого пара. Море было цвета расплавленного свинца.

Весь этот день я провел один, задыхаясь от невыносимой жары; Корлевен отправился в миссию, чтобы возобновить запас нашей провизии.

Что это ― расслабляющее действие зимнего тропического климата на мой неприспособленный европейский организм? Или скорее следствие страстных изнурительных ночей, проводимых мною в неутоляемом чувственном возбуждении, когда ее близость является моею радостью, а моя воля ― препятствием к насыщению чувственности? Так или иначе, но члены мои отяжелели от ненасыщаемых объятий; в ушах бьют молоты от бессонницы.

Крупные теплые капли отвесно падают среди нарождающегося мрака. Острый запах пыли и озона расширяет мои стесненные легкие. Я испытываю как бы неутоляемую жажду, не могу достаточно напиться чистым воздухом и свежестью. Полотняные панталоны, легкая рубашка, в которую одет, давят меня невыносимой тяжестью, и я подставляю ливню лицо и шею, с которых стекает вода.

Остатки бледного света, прорывающиеся с горизонта сквозь тяжелые потоки дождя, проливают последний бледнеющий отблеск на гладкие скалы. Хаос вокруг вулкана прекрасен и мрачен.

Из глубины долины, уже задернутой густым мраком, вдруг раздаются голоса. Среди гула бешеного ливня я различаю испуганный вопль.

― Госпожа... ведь это значит ― искушать богов!

Торопливые шаги раздаются по тропинке, с которой каскадами начинает падать вода; голос... женский голос спокойно зовет:

― Эрве!.. Господин Гедик!.. Посветите мне!

Я бросаюсь в грот, бегу обратно на тропинку, представляющую теперь сплошной водопад, освещающегося ярким светом электрического факела, и среди дождевых смерчей, бешено разрываемых внезапно поднявшимся вихрем-торнадо, я вижу, как в полосу света входит с обнаженной головой, с чудесными волосами, прилипшими к улыбающемуся лицу... Корето!