Арман рассказал своему другу ночное приключение с мельчайшими подробностями.
— Очень хорошо, — сказал друг, — и в то же время глупо.
— Почему?
— Потому, что ты никогда не увидишь женщины, из-за которой дерешься.
— Ах, замолчи! — вскричал Арман. — Ты сведешь меня сума.
— Увидишь.
Разговор молодых людей был прерван приходом Иова. Ворчун был одет в длинный голубой сюртук, застегнутый до подбородка, с красной ленточкой в петлице. Он нес под мышкой две шпаги, завернутые в зеленую саржу. Шапка его была надвинута набок с ухарством военного человека. Иов ни на шутку решился быть секундантом.
— Господин Арман, — сказал он, — уже половина седьмого. Съехаться назначено в семь часов. Кто едет в первый раз на дуэль, тот должен прибыть первым на место.
Арман оделся в несколько секунд.
Иов распорядился уже, чтобы заложили карету. Арман сел в нее со своими двумя секундантами. Через десять минут они доехали до ворот Дофина и начали ждать противников, которые не замедлили явиться.
Пока секунданты вымеряли расстояние и бросали жребий насчет шпаг, Арман и его противник имели время разглядеть друг друга. Противник Армана был высокий молодой человек, лет двадцати девяти или тридцати, смуглый и худощавый, и Арман подумал, что накануне он был, вероятно, немного пьян, потому что, судя по наружности и по манерам, он не походил на человека, способного оскорбить женщину.
— Сударь, — сказал Альфред Добрэ, скрещивая свою шпагу со шпагой Армана, — у вашей Дульцинеи прелестные ручки, но она делает из них плохое употребление.
— Извините, сударь, — ответил Арман, парируя удар, — дама, о которой вы говорите, совсем не моя Дульцинея.
— Во всяком случае, она не жена и не сестра ваша, — возразил Добрэ, нанося ловкий удар.
— Конечно, нет, — возразил Арман, отразив удар и вместе с тем слегка коснувшись руки противника.
Старый Иов, заметив на рубашке Добрэ несколько капель крови, вскрикнул и сказал:
— Довольно, господа, довольно!
— Хорошо, — согласился Добрэ, — хотя вы забыли, сударь, что оскорблен был я и, следовательно, моим секундантам, а не вам принадлежит право объявить честь мою удовлетворенной.
— Истинная правда, сударь, истинная правда, — пробурчал старый солдат, закусывая усы, и прибавил про себя: «Черт возьми, ребенок отважен, но его могли убить, потому что его противник дерется лучше его».
Молодые люди подали друг другу руки.
— Милостивый государь, — сказал Добрэ, — сделайте милость, назовите мне ту особу, которая так ловко наносит удары веером.
— Не могу…
— Черт возьми! Значит, это тайна…
— Такая же для меня, как и для вас: я не знаю ее.
— Как! — вскричал Добрэ. — Вы деретесь за женщину, которой не знаете?
— Я надеялся узнать, кто она, — скромно ответил Арман.
Рану Добрэ перевязали; к счастью, она оказалась легкой. Противники снова пожали друг другу руки, и Арман вернулся в Шальо.
Первой дуэлью гордятся так же, как первым любовным свиданием, и Арман чувствовал себя, возвращаясь домой, точно он вырос на целый вершок. Но радость его была непродолжительна. Как любят все таинственное и неизвестное, так и он полюбил белокурую домино, бывшую причиной его первой дуэли.
Самым отрадным чувством для человека, ставящего на карту жизнь ради любимой женщины, — это думать о ней.
Арман вспомнил ее слова: «Где я могу получить сведения о вас?» Он надеялся, что белокурая домино пришлет или приедет сама узнать о результатах дуэли. Он ждал этого с нетерпением, и каждый раз, когда раздавался звонок в подъезде, он вздрагивал от ожидания. Но большая половина дня уже прошла, а никто не являлся.
Тогда Арманом овладело лихорадочное нетерпение, и он начал обвинять домино в неблагодарности и вместо того, чтобы забыть эту женщину, еще сильнее полюбил ее; действительно, страсть растет, когда ее не разделяет предмет любви. Пробило два часа пополудни. Молодой человек не выдержал:
«Ах, — мысленно воскликнул он, — если бы мне пришлось даже перевернуть вверх дном Париж, я все-таки найду ее!»
Вдруг раздался звонок. Арман бросился к окну, выходящему на маленький дворик, и увидал посыльного, обыкновенно стоявшего на углу улицы, где жил Арман. В руке у посыльного было письмо.
— Это от нее, от нее! — прошептал Арман, догадавшись по выбору посыльного, что незнакомка светская женщина, не желающая скомпрометировать себя.
Он бегом спустился вниз, совершенно забыв, что для благовоспитанного человека неприлично бежать навстречу слуге.
У посыльного был добродушный и наивный вид овернца.
— Господин Арман? — спросил он.
— Я самый.
— Вам письмо.
Он подал молодому человеку маленький конвертик, распространявший тонкий запах каких-то особенных духов и запечатанный печатью с изображением ливретки, лежащей в характерной позе охотничьих собак, взгляд которой, обращенный на хозяина, как бы говорил: «Я послушна и предана».
Арман схватил письмо, но, прежде чем распечатать его, спросил посыльного:
— От кого письмо?
— Не знаю, — ответил тот с придурковатым видом.
— Кто же вам дал его?
— Слуга.
— Где?
— На мосту Конкордии.
Овернец ушел, прежде чем Арман успел задать ему новый вопрос.