Тайны Парижа. Том 1

— Двадцать восемь, шевалье.

— Это самый лучший возраст.

— Что вы хотите этим сказать?

Шевалье смахнул пепел с сигары и продолжал.

— Слушайте: мы живем в том веке, когда все совершается быстро. Наши отцы были еще юны в пятьдесят лет, а мы изнашиваемся уже к сорока. Чтобы «жить», то есть, чтобы наслаждаться жизнью, нужно быть богатым в тридцать лет, пресыщенным в тридцать пять, эгоистом к сорока. Жизнь состоит из факта и нескольких громких слов. Громкие слова выступают вперед и маскируют факт, подобно тому, как во время осады инженерные работы маскируют артиллерийскую батарею, которая несет с собою смерть. Громкие слова, друг мой, это: человеколюбие, семья, общество, дружба, рыцарство, самоотвержение, долг, патриотизм; факт — это эгоизм. Эгоизм, друг мой, — это философский камень искателей золота, гений искателей славы, славы людей, гоняющихся за гением, благородство мещанина и мещанство дворянина.

Гонтран с удивлением посмотрел на шевалье.

— Часто, — продолжал последний, — расчет лежит в основании великодушного поступка, и этот расчет можно

сравнить со слитком золота, толщина которого видоизменяется сообразно аппетиту выкладчика. Итак, эгоист — повелитель, владыка, издавний тиран нашего мира; его душа, жизнь, цель и импульс — деньги! Человек не эгоист — это большое дитя, кандидат дома сумасшедших или лунатик; эгоист, не составивший себе состояния, — дурак, которого я уподобляю нечетному числу в гигантском правиле сложения человечества; эгоист, ставший богачом, — это сильный человек; сильный человек имеет право быть великодушным и, когда нужно, преданным, даже добрым, если захочет, добродетельным и незлобивым, подобно тому, как разбогатевший жокей может ездить верхом уже ради собственного удовольствия.

Гонтран слушал шевалье с любопытством человека, в первый раз слушающего речь на незнакомом ему языке.

— Сердце, мой милый друг, фальшивая монета из низкопробного серебра. Сначала подумаем о себе, а там увидим. Итак, дорогой маркиз, вам не по вкусу та работа, которую поручает вам наше общество.

Гонтран жестом остановил своего собеседника и сказал ему голосом, в котором звучала грусть:

— Значит, вы не сожалеете, что дали клятву, связавшую нас друг с другом?

— Нисколько. Вы забываете, друг мой, что я разорен, что я хочу жениться на богатой наследнице и вновь позолотить герб шевалье д'Асти.

— Что касается меня, то я принял ужасное предложение полковника только потому, что безумно любил Леону, — сказал Гонтран. — Теперь я ее ненавижу.

— Вы забыли, мой дорогой, что ваш дядя вздумал лишить вас наследства, и только благодаря нам…

— Положим; но это дорого обошлось мне. И подчас у меня не хватает сил.

Шевалье пожал плечами.

— Маркиз, — сказал он, — при вашем имени и общественном положении, в ваш возраст иметь двадцать тысяч ливров годового дохода — ничто! Когда наше общество даст вам сто тысяч, дело будет иное.

Гонтран задумался и ничего не ответил.

— Я снова вернусь к моей теории, — продолжал д'Асти. — Когда идешь по дороге, то не имеешь права останавливаться там и сям, поворачивать голову направо и налево. Нужно идти прямо к цели. Первые шаги, может быть, и трудны, но приходится терпеть. После третьего данного вам поручения вы будете веселы и поднимете голову высоко.

— Сколько вам лет? — спросил в свою очередь Гонтран.

— Тридцать пять, я старик в сравнении с вами. Гонтран вздрогнул, заметив улыбку на лице этого бессердечного человека.

— Скажете ли вы мне, наконец, что я должен исполнить здесь? — спросил он. — Полковник дал мне слово, что не будет и речи о дуэли.

— Он прав.

Гонтран вздрогнул, заметив на губах шевалье злую улыбку, какая бывает у людей, не останавливающихся ни перед чем.

— Как вы находите мою кузину, дорогой маркиз?

— Она очаровательна! — прошептал Гонтран.

— Отлично, в таком случае ваша работа будет легка.

— Что вы хотите сказать?

— Слышали вы что-нибудь о маркизе де Флар-Монгори?

— Приемном отце Эммануэля Шаламбеля?

— Так точно.

— Родственник несчастного генерала де Рювиньи? При этом имени лицо Гонтрана сделалось печально.

— Да.

— К чему вы задали мне этот вопрос?

— Потому что маркиз Монгори просил руки моей кузины Маргариты де Пон.

Гонтран вздрогнул, и вся кровь прилила у него к сердцу.

— Мой дядя, барон де Пон, согласился. Гонтран побледнел.

— Если этот брак состоится, — холодно заметил шевалье, — Эммануэль лишится наследства и никогда не будет носить благородного имени де Флар-Монгори.

— Что же дальше? — спросил с беспокойством Гонтран.

— Общество рассчитывает на вас. Вы должны увлечь Маргариту, очаровать ее, похитить, если понадобится…

Гонтран вздрогнул, сильно взволнованный.

— Что прикажете, друг мой? — продолжал шевалье д'Асти печально. — Я уже давно люблю кузину, но она не любит меня, да и дядя и слышать не хочет, чтобы я был его зятем.

— Значит, я должен сделаться им? — спросил де Ласи.

— Ах, друг мой, вы слишком спешите. Сначала постарайтесь, чтобы вас полюбили…

Адская улыбка мелькнула на губах шевалье. Де Ласи вздрогнул, заметив эту улыбку, как будто холодное острие неаполитанского стилета пронзило его сердце.

XXIII