Тайны Парижа. Том 2

Помните, что случилось два месяца назад в замке Рювиньи, помните те странные сцены, которых я был свидетелем и в которых в то же время этот демон, эта олицетворенная загадка заставила меня принять участие?

Вы помните ту минуту, когда вы увели меня, полуживого, обезумевшего, едва сознающего, что происходит вокруг, увели из комнаты, в которой испустил дух Гектор Лемблен?

Вы должны помнить это лучше меня, как как все прошлое всплывает предо мною в каком-то тумане.

Да! Всякий другой на моем месте, вернувшись в Париж и поняв, что его обманывали, что любимая женщина играла им, как вещью, ради своей страшной и таинственной мести, всякий другой, моя добрая Фульмен, бросился бы перед вами на колени и признал бы, что у вас благородное сердце и что его счастье в вашей любви

Но, дорогая женщина, которую я хотел бы любить, я, безумец, неблагодарный и дерзкий. Как быть? Мною овладел недуг furia d'amore, как говорят итальянцы. А потому я удаляюсь. Куда? Бог весть! Она едет в Германию, и я еду с ней.

Моя добрая Фульмен, утешьте отца, которому я напишу с границы; объясните ему, что сердце не рассуждает.

Прощайте… я слышу нетерпеливое ржание лошадей нашей почтовой кареты… осталась всего минута… прощайте…

Виллемобль, два часа пополудни.

Арман».

Полковник, прочитав письмо, молчал, пораженный ужасом.

Что же произошло с того утра, и каким образом Арман встретился с Дамой в черной перчатке? Мы объясним это, вернувшись немного назад.

Со времени своего возвращения из Нормандии, после всех непонятных и зловещих сцен, в которых он был поочередно то зрителем, то действующим лицом, сын полковника, предавшись глубокому отчаянию, впал в угнетенное состояние, которое делало его равнодушным ко всему; он не переступал уже порога родительского дома на улице Помп. Фульмен навещала его каждый вечер… Он встречал ее проявлениями братской привязанности и улыбался ей со страдальческим видом.

Иногда он останавливал ее на пороге, говоря взволнованным голосом:

— Уходите! Умоляю вас… Когда вы тут, я вспоминаю… И Фульмен удалялась с покорностью собаки, которую

гонят с тем, чтобы на следующий день снова вернуться к своему дорогому больному.

Однажды утром луч весеннего солнца разбудил Армана. Он подошел к окну, и на него пахнуло из сада первыми ароматами мая. Над решеткой сада, окружавшего их дом, он увидел зеленую листву деревьев, а на голубом небе прозрачную дымку, которую можно сравнить с белой фатой природы, обручающейся с солнцем. Благоухание и свет пробудили на миг молодого человека от тяжелого кошмара, сделавшегося привычным для него состоянием духа, и его охватило страстное желание свободы и воли.

Полковник был в саду, поливал цветы и пытался отвлечь этим занятием свои мысли от мрачной печали, овладевшей им с той поры, как час за часом стал угасать его Арман.

— Отец! — окликнул его молодой человек.

Полковник быстро поднял голову и радостно вскрикнул.

— Отец, — повторил молодой человек ласковым голосом ребенка, — где Катерина?

— Катерина! — позвал полковник. Толстая служанка явилась на зов.

— Катерина, — сказал молодой человек, — не поедете ли вы в Шальо?

Полковник вздрогнул: впервые за последние два месяца сын произнес это имя.

— Да хоть сейчас, господин Арман, хоть сейчас.

— Скажите Иову, чтобы он оседлал мне Роб-Роя. Радостный крик вырвался из груди полковника:

— Ах, наконец-то ты хочешь выехать, дитя мое.

— Да, отец, — отвечал Арман почти весело, — сегодня я чувствую себя прекрасно.

— Правда? — взволнованно и с каким-то восхищением спросил его отец.

— Да… я думаю, что был… безумцем…

Каждая улыбка сына сбрасывала с плеч полковника целый год, точно так же, как каждый час печали приближал его к могиле; он легким, почти юношеским шагом поднялся в комнату Армана и схватил его в свои объятья: