Тайны Питтсбурга

Письма Фрейда к Флису придают особую важность некой почти космической связи между носом человека и его сексуальным здоровьем. Так что работа захватила меня, я писал и писал, прерываясь только для того, чтобы попить из журчащего фонтанчика или просто поднять глаза от своего любопытного опуса. Ближе к обеду я заметил, что на меня поверх книги поглядывает какой-то парень. Обложку с испанским названием украшало изображение окровавленного ножа, женщины в мантилье и полуголого смуглого верзилы. Я улыбнулся и приподнял бровь, скептически оценивая его выбор литературы. Похоже, парень смотрел на меня уже давно, но я решил, что на сегодня с меня достаточно обменов взглядами, учитывая тот волнующий немой диалог с девушкой, и снова вернулся к носу — средоточию и отправной точке всех человеческих страстей.

Когда я отложил карандаш, было почти восемь. Я встал с привычным тихим вздохом и подошел к одному из узких высоких окон, которые выходили на городскую площадь. Сквозь дымчатое стекло небо казалось беловато-коричневым. Внизу бежали шумные стайки детей, явно куда-то направляясь. Это навело меня на мысль, что неплохо бы пойти поесть. Откуда-то издалека, с левой стороны здания, исходил странный мигающий свет. Я собрал книги, записи и только тогда заметил, что любитель второсортной испаноязычной литературы уже ушел. Там, где он сидел, осталась маленькая жестянка из-под ананасового сока и фигурка оригами, напоминавшая собаку и саксофон одновременно.

Спускаясь на лифте, я подумал о девушке за решетчатым окном, но на первом этаже уже никого не было. Окно закрывали деревянные жалюзи. За столом на выходе сидел взъерошенный субъект, который даже не посмотрел на меня, когда звякнул детектор пропускных ворот, — просто махнул рукой, приказывая выметаться.

Я стоял, наслаждаясь свежим воздухом и покуривая хорошую сигарету, когда до меня донесся громкий, трескучий звук голосов из полицейской рации. Я снова увидел слева мигающий свет. Вокруг были люди, идущие по своим делам и любопытствующие. Я тоже решил подойти поближе.

Эпицентром всего была девушка. Она стояла, слегка наклонив вперед голову, и что-то шептала. Слева от нее силился подняться с земли полицейский с располосованной физиономией. Он встал на колени и попробовал вскочить на ноги, жестами угрожая — не слишком убедительно, надо сказать, — молодому здоровяку. Справа от девушки, на другой стороне импровизированной арены, образованной кольцом любопытных, другой полицейский пытался надеть наручники на второго громилу, который на чем свет стоит ругал полицейских, девушку, своего разъяренного близнеца, топтавшегося прямо перед ним, и всех, кто наблюдал эту сцену.

— Отпусти, скотина! — рычал он. — Ты, сука, и ты, сволочь, и вы, кретины, — я вас всех поубиваю! Отпусти меня!

Он был огромен и мускулист, поэтому легко избавился от полицейского коротким рывком назад, который обрушил субтильного копа в голубом на мостовую. Близнецы надвигались друг на друга, пока не замерли на расстоянии вытянутой руки от девушки. Я присмотрелся к ней. Это была стройная блондинка — зеленые глаза, маленький носик, невыразительное личико сельской жительницы. На ней была цветастая юбочка. Девушка смотрела себе под ноги, на мостовую. Ее тонкие лодыжки подрагивали — девицу шатало на десятисантиметровых шпильках. Беззвучно шевелились губы. Полицейские (теперь уже оба на ногах) вытащили из петель дубинки. Потом наступила странная пауза, как будто и копы, и могучие близнецы ожидали от девушки тайного сигнала, чтобы перейти к решительным действиям. Внезапно стало темно и холодно. Издалека несся, набирая силу, угрожающий вой сирены. Девушка подняла глаза, прислушалась, потом повернулась к парню, который только что освободился от хватки полицейского. И бросилась на его необъятную грудь.

— Ларри, — пролепетала она.

Второй детина разжал кулаки, посмотрел на парочку, затем повернулся к нам, растерянный, со слезами на глазах.

— Худо дело, парень, — посочувствовал кто-то из толпы. — Она выбрала Ларри.

— Молодец, Ларри, — добавил другой.

Все было кончено. Люди захлопали. Засуетились помятые полицейские, заскрипели стальные ограждения, Ларри поцеловал свою девушку.

— Еще одно сердце разбито в Питтсбурге, — произнес голос рядом со мной. Это был любитель легкого испанского чтива.

— Ну да, — согласился я. — Точно. На Форбс-авеню что ни квартал, то драма.

Мы вдвоем покинули поле боя, влившись в общее шумное отступление зевак, которым неинтересно было наблюдать за последовавшей процедурой ареста.

— Ты когда подошел? — спросил он. В его тоне явно сквозил сарказм, и в то же время мне показалось, что он явно под впечатлением, даже потрясен увиденным. У него были короткие светлые волосы, блеклые глаза и дневная щетина на скулах, которая придавала его мальчишескому лицу налет взрослой запущенности.

— Как раз вовремя, — ответил я.

Он хохотнул — один идеальный смешок.

— С ума сойти, — продолжал я. — Нет, ты видел? Я никогда не понимал, как люди могут быть такими откровенными прямо здесь, на улице, на глазах у публики.