Тайны политических убийств

Вскоре «форд» застрял в грязи и был брошен, а управляемый Шелдоном «додж», в котором находились «главный», «майор» и его подчиненные, долго петлял по улицам спавшего Мехико, выкидывая из себя на перекрестках то одного, то другого пассажира.

Потом был ресторан… «Майор», уже в штатском, без темных очков и прежде приклеенных усов, сидел за столом напротив того, кто час назад был «лейтенантом» и кого звали художник Антонио Пухоль. Их компанию разделял еще один живописец, Луис Ареналь. Бражничавшие поднимали одну рюмку текилы за другой. Шутили:

— Давид, теперь ты станешь генералом! — смеялся Луис.

— А тебе дадут народного художника, — парировал Давид.

— Я попрошу, — Антонио облизнул губы, — чтобы меня на год взяли к себе. О, там у них отличные бабы! Градусы текилы, крепкого кактусового напитка, хмелили головы и души, переполненные радостью одержанной победы и тем, что мы называем предвкушением славы.

Но… в шесть утра включилось радио, и первыми словами диктора были: «Два часа назад группа неизвестных совершила нападение на дом, в котором правительство Мексики предоставило убежище Льву Троцкому. Нападавшие выпустили из автоматического оружия более трехсот пуль. Однако никто из находившихся в доме не пострадал. Троцкий и его жена живы! Они не стали жертвами злоумышленников. Полиция ведет расследование!»…

Изложенное выше дословно слышал из уст известного мексиканского художника Давида Альфаро Сикейроса в июне 1957 года. Проживая и работая в ту пору в Мексике, с Сикейросом я был хорошо знаком. Мы часто виделись в самых различных ситуациях на протяжении более трех лет. Но только в июне 1957 года он сам, по собственной инициативе, заговорил об этой странице своей биографии. Почему? Читатель узнает об этом чуть позднее. Сейчас же я попытаюсь свести воедино исследования разных авторов, свидетельства очевидцев, газетные публикации и архивные документы, прежде всего материалы следственных дел, с тем чтобы сообщить читателю, как вошло в историю Мексики «событие в Койоакане в ночь с 23 на 24 мая 1940 года». Ряд текстов, в оригинале написанных на русском, в этом повествовании будет являться переводами с испанского и английского языков.

Полковника Леандро Санчеса Саласара, начальника тайной полиции Мексики, разбудили телефонным звонком. Через полчаса он был на месте преступления, казавшегося невероятным и не сулившего тайной полиции абсолютно ничего приятного.

Опросив продолжавших находиться без оружия полицейских, полковник Санчес Саласар и его помощники направились к воротам дома. Калитка приоткрылась ровно настолько, чтобы в щель можно было разглядеть лица звонивших и сквозь нее получить предъявленные ими удостоверения.

— Что здесь произошло, сеньоры? — спросил начальник тайной полиции у сгрудившихся вокруг него секретарей Троцкого и охранников его дома.

Молодые лица их были спокойны, каждый в руках держал оружие.

— Они убили дона Леона?

— Нет, полковник!

— Есть другие убитые или раненые в доме?

— Нет, полковник! Однако лучше вы сами поговорите с Троцким.

Полицейские чины переглянулись.

Уже рассвело. Сева, четырнадцатилетний внук Троцкого, недавно прибывший из Парижа в Мексику, играл на лестнице. У него была перевязана левая нога.

— Что с ним? — спросил полковник.

— Ничего серьезного. Пуля слегка оцарапала кожу, — ответил один из секретарей.

Прибыл генерал Нуньес, начальник полиции Мексики, и они с полковником вошли в спальню, где в халатах, накинутых поверх пижам, их встретили Троцкий и его жена Наталья Седова. Оба «пострадавшие» сохраняли совершенное спокойствие, словно бы в доме ничего не произошло, а их собственные жизни только что не подвергались смертельной опасности. Троцкий улыбался светлыми глазами из-под нависавших над ними лохматых бровей сквозь стекла очков в черепаховой оправе. Это еще больше настораживало. И добродушное лицо хозяйки, обрамленное аккуратно причесанными белокурыми с пепельным оттенком волосами, некогда, должно быть, красивое, сохранявшее и сейчас признаки нежного, кроткого характера, было поразительно спокойным.

Полковник стал размышлять: «Жизнь, которую они ведут, лишила их страха? Уже ничто не может вызвать в них волнения? Или это… хорошо разыгранное нападение? Русский политэмигрант желает привлечь к себе внимание и бросить тень на своих врагов?»

Троцкий пригласил полицейских в кабинет, усадил на стулья и на хорошем испанском языке сообщил: