Тайны происхождения человечества

Способ изучать корни языка казался, таким образом, весьма простым и неоднократно повторялся в истории. В I веке н. э. Квинтилиан, римский учитель риторики, писал, что «по сделанному опыту воспитывать детей в пустынях немыми кормилицами доказано, что дети сии, хотя произносили некоторые слова, но говорить связно не могли».

В XIII веке эксперимент повторил германский император Фридрих II (но тут все закончилось печально, и дети умерли), а в XVI веке Джеймс IV Шотландский (дети заговорили на древнееврейском – не иначе это был заговор). Властитель империи Моголов в Индии хан Джелаладдин Акбар тоже ставил аналогичный эксперимент, и у него дети стали общаться при помощи жестов, что, стоит признать, наверное, было ближе всего к истинному положению вещей.

Действительно серьезные научные разработки теории о происхождении языка начались в Древней Греции. Этот вопрос весьма интересовал философов, и даже возникли две научные школы – «фюсей» и «тесей».

Сторонники фюсея (φυσει – греч. – по природе), к которым принадлежал, в частности, Гераклит Эфесский (535–475 до н. э.), считали, что имена даны от природы, так как первые звуки отражали вещи, которым соответствуют имена. Название – лишь тень или отражение вещи, и потому тот, кто именует вещи, должен открыть уже созданное природой правильное имя, если же это не удается, то он только производит шум.

Сторонники тесея (θεσει – греч. – по установлению) считали, что имена происходят по соглашению, договоренности между людьми. К этой школе относились Демокрит из Абдер (470/460 – первая половина IV век до н. э.) и Аристотель из Стагиры (384–322 годы до н. э.). Доказывая свою правоту, они указывали на многие несоответствия между вещью и ее названием: слова имеют по нескольку значений, одни и те же понятия обозначаются несколькими словами. Чтобы доказать произвольность имен, один из них, философ Дион Крон, даже называл своих рабов союзами и частицами (например, у него был раб по имени «Но ведь»). Впрочем, сторонники фюсей легко нашли на это ответ, утверждая, что есть имена правильные и данные ошибочно.

Представители философской школы стоиков, в частности Хрисипп из Соли (280–206), тоже считали, что имена возникли от природы (но не от рождения, как считали сторонники фюсеи). По их мнению, одни из первых слов были звукоподражательными, а другие звучали так, как названные ими предметы воздействуют на чувства. Например, слово мед (mel) звучит приятно, так как мед вкусен, а крест (crux) – жестко, потому что на нем распинали людей. Записи самих стоиков до нас не дошли, эти мысли цитировал в своих работах блаженный Августин (354–430), и потому слова не на греческом, а на латыни. Но стоит заметить, что это, похоже, работает для любого языка, в том числе и для русского.

Много позже теорию стоиков возродил немецкий философ Готфрид Лейбниц (1646–1716). Он разделил звуки на сильные, шумные (звук «р», например) и мягкие, тихие (звук «л»).

Уже в следующем веке французский писатель-энциклопедист Шарль де Бросс (1709–1777), наблюдая за поведением детей, обнаружил, что первоначально лишенные смысла их восклицания переходят в междометия, и выдвинул теорию, что первобытный человек прошел ту же стадию. То есть первыми словами человека были междометия.

Французский философ Этьен Бонно де Кондильяк (1715–1780) полагал, что язык возник из потребности людей в чьей-то помощи. Согласитесь, беспомощному ребенку надо сказать матери гораздо больше, чем мать должна сказать ему.

Кондильяк считал, что первоначально языков было столько же, сколько и людей. Он выделял три вида слов: а) случайные; б) естественные (природные крики для выражения радости, страха и т. д.); в) избранные самими людьми.

Еще один француз (похоже, их эта тема весьма занимала), писатель и философ Жан Жак Руссо (1712–1778), писал, что «первые жесты были продиктованы потребностями, а первые звуки голоса – исторгнуты страстями… Естественное действие первых потребностей состояло в отчуждении людей, а не в их сближении. Именно отчуждение способствовало быстрому и равномерному заселению земли.

(…) источник происхождения людей (…) в душевных потребностях, в страстях. Все страсти сближают людей, тогда как необходимость сохранения жизни вынуждает их избегать друг друга. Не голод, не жажда, а любовь, ненависть, жалость и гнев исторгли у них первые звуки. Плоды не прячутся от наших рук; ими можно питаться в безмолвии; молча преследует человек добычу, которой он хочет насытиться. Но чтобы взволновать юное сердце, чтобы остановить несправедливо нападающего, природа диктует человеку звуки, крики, жалобы. Это самые древние из слов, и вот почему первые языки были напевными и страстными, прежде чем стали простыми и рассудочными».