Тайны Пушкина

Оба письма твои получил я вдруг, и оба меня огорчили и осердили. Ну, ты и хороша! Ты пляшешь под чужую дудку; платишь деньги, кто только попросит; эдак никакое хозяйство не пойдет. Пожалуйста, не стягивайся, не сиди, поджавши ноги, и не дружись с графинями, с которыми нельзя кланяться в публике. Я не шучу, а говорю тебе серьезно и с беспокойством. Сплетен о тебе много. С тех пор, как я тебя оставил, мне страшно за тебя. Дома ты не усидишь, поедешь во дворец. Если поедешь на бал, ради бога, кроме кадрилей хотя бы не пляши ничего!!!

Хронограф:

Ну, и как? Прислушалась она к советам мудрого мужа?

Пушкин:

Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.
И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят – я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн – таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).
Ведут ко мне коня; в раздолии открытом,
Махая гривою, он всадника несет,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промерзлый дол, и трескается лед…

Милая моя женка, есть у нас здесь кобылка, которая ходит и в упряжи и под верхом. Всем хороша, но чуть пугнет её что на дороге, как она закусит поводья, да так и несет верст десять по кочкам да оврагам – и тут уж ничем ее не проймешь, пока не устанет сама. Получил я, ангел кротости и красоты! письмо твое, где изволишь ты, закусив поводья, лягаться милыми и стройными копытцами, подкованными у M-me Katherine. Надеюсь, что теперь ты устала и присмирела. Жду от тебя писем порядочных, где бы я слышал тебя и твой голос – а не брань, мною вовсе не заслуженную…

Хронограф:

После этого она сразу одумалась и начала писать Вам длинные нежные письма?

Пушкин:

Милостивая государыня Наталья Николаевна, я по-французски браниться не умею, так позвольте мне говорить вам по-русски, а вы, мой ангел, отвечайте мне хоть по-чухонски. Письмо ваше от 1-го октября получил я 26-го. Оно огорчило меня по многим причинам, но главная в том, что письмо ваше было короче визитной карточки.

Хронограф:

Ну, а как с творческой атмосферой в чертогах домашних? В кругу, так сказать, семьи?

Пушкин:

Нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде – всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения. Замкнутый круг.

Хронограф:

А когда Вы возвращаетесь из творческого уединения к домашнему очагу, встречают ли Вас счастливые домочадцы на домашнем пороге?

Пушкин:

Дома нашел я всё в прежнем порядке. Жены, как всегда, дома не было, она находилась на балу, куда я за нею и поехал, чтобы увезти к себе, как улан уездную барышню с именин городничихи. Денежные мои обстоятельства без меня ещё более запутались…

Хронограф:

Александр Сергеевич! Да неужто Вы не нашли для дорогой Натали убедительных слов? Ведь Вы же – гений русской словесности! Как же так?

Пушкин:

Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкий,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой…