Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона

Если мы вспомним, какой епархии до 1682 г. принадлежал Соловецкий монастырь, Новгородской, то можно подумать, что сам Никон позаботился о судьбе опального. Как раз нет. С 24 марта (3 апреля) 1649 г. он обретался в Великом Новгороде. Значит, Арсения спас кто-то другой, причем осведомленный о благосклонности к старцу митрополита. Кто же? Судя по всему, Б.И. Морозов, ибо отправкой на север «дидаскала» занялся не М.Д. Волошенинов, один из судей и светский хозяин Новгородского края, а дворецкий А.М. Львов, старый приятель Бориса Ивановича. А коли так, то контакт между греческим патриархом и русским боярином, по-видимому, все-таки состоялся. Определенно при посредничестве Никона, разумеется, сугубо конфиденциально, зато с любопытным результатом: обе стороны сочли за благо не торопить события, почему Никон и отлучился в Новгород, а Арсений обосновался учителем в Москве.

О наличии у старца высоких покровителей в Кремле летом 1649 г. свидетельствует и то, что перед самым его отъездом на Соловки, 30 или 31 июля (9 или 10 августа), в инструкцию для игумена Ильи вписали имя «старца доброго». Опять же кого-то при дворе очень волновало, чтобы ученый грек попал там, на острове, в хорошие руки. Этот кто-то не поленился навести справки и, взяв на себя функции монастырского игумена, конкретизировать, кому лучше надзирать за Арсением — «уставщику старцу Никодиму». 1(11) сентября 1649 г. отряд Владычкина добрался до Соловецкой обители, а через двое суток пустился в обратный путь, чтобы 26 октября (5 ноября) в Москве отрапортовать перед дьяками приказа Большого дворца о том, как его подопечного встретили на острове. А встретили настороженно, и прошло какое-то время, прежде чем монахи оценили кроткий и покладистый характер еще не старого, лет сорока, грека. Арсений легко приноравливался к нормам и обычаям тех мест, куда заносила судьба. Приспособился и к соловецкому распорядку, быстро вжившись в монашеский коллектив и завоевав уважение большинства монахов.

Конечно, и Никону, и Морозову пригодился бы специалист-полиглот, разбиравшийся в католичестве, исламе, православии по-гречески, знакомый с Богданом Хмельницким. Только ссора с Ванифатьевым грозила катастрофой: протопоп не простил бы Никону переориентацию на партию войны, возглавляемую Морозовым. Отец Стефан разозлился на патриарха Иосифа за неодобрение единогласия. За малейший признак сочувствия тем, кто ратовал за разрыв с Польшей, покарал бы жестче и безжалостно, по сути, хотя по форме опала выглядела бы благопристойно: неугодный но служебной надобности покинул бы Москву, причем надолго.

Насколько тема войны неприятна Ванифатьеву, хорошо все уяснили на отпускной аудиенции патриарха Паисия 6 (16) мая 1649 г. Внешние почести не обманули владыку. То, зачем он приехал в Москву, в ответной речи отсутствовало. По украинской проблеме царь предпочел отмолчаться. Однако Паисий через А.М. Львова и М.Д. Волошенинова настоял на обнародовании официальной позиции Алексея Михайловича. Требование удовлетворили через три дня, 9 (19) мая. Львов и Волошенинов навестили патриарха и огласили мнение государя: «У его царского величества с великими государи короли польскими… вечное докончанье. И его царскому величеству своих государевых ратных людей на помочь войску запорожскому за вечным докончаньем дати и войска запорожского з землями в царского величества сторону приняти нельзя, и вечного докончанья никакими мерами нарушить не мочно. А будет гетман Хмельпитцкой и все запорожское войско своею мочью у короля и у панов-рад учинятца свободны и похотят быть в подданстве за великим государем нашим… без нарушения вечного докончанья, и великий государь наш… его, гетмана, и все войско запорожское пожалует под свою царского величества высокую руку и принята велит». На худой конец, если поляки потопят революцию в крови и восстановят контроль над Малороссией, русский двор обещал гонимых и теснимых единоверцев у себя «принята без земель».

Процитированное — максимум, который партия мира, партия Ванифатьева, бралась исполнить. Важно подчеркнуть, что она не имела ничего против украинцев и объединения с ними. Ее не устраивало одно — война, война, как таковая, способная помешать задуманному «6оголюбцами»-радикалами воспитанию церковью нового русского человека. Заметим, воспитания через насилие. Ни Ванифатьев, ни Неронов не собирались проповедями облагораживать прихожан. Для них проповедь лишь артподготовка. А главное оружие — запреты и страх наказания. Поэтому царский духовник избегал сотрудничества с «боголюбцами» умеренными, питомцами троице-сергиевского кружка, группировавшимися вокруг келаря лавры Симона Азарьина. Они, напомню, никуда не спешили и надеялись изменить поведение соотечественников именно проповедями, для чего при поддержке боярина А.М. Львова в московской типографии печатали книги житийного жанра. Народу грамотному предлагалось биографии читать, а неграмотному — воспринимать на слух из уст приходских священников или владеющих грамотой родных и друзей.