Тайны русских знахарей. Целебные составы, обряды и ритуалы

– Вот и я говорю, хорошо, – дед глубоко затянулся. – А почему? А потому, что силы от одолень-травы слишком много взял по жадности своей.

– Я не жадный, – обиделся я.

– Всяк человек жадный, – отмахнулся дед. – Так вот, сосенка из тебя лишнюю силу забрала, оттого и полегчало тебе, и глаза прояснились. Сосенка, она всегда от человека лишнее заберет, а что ему нужно – не тронет.

– А бабушка под кленом сидит, – сказал я.

– Клен – дерево женское. С ним хорошо женщинам и детям общаться. Сила у него мягкая, воздушная, – ответил старик. – Да и дубков у вас, наверное, там нет?

– Нет, – согласился я.

– Потому с кленом и общается. Бабушка твоя большим могуществом владеет. Коль дубки были бы, к клену бы не ходила. Ну, пойдем, грибков поедим, солнце к обеду клонится.

После обеда дед Федор куда-то ушел, пообещав рассказать о деревьях вечером, а я поиграл с Васькой и отправился гулять по лесу. Минут через десять я каким-то непонятным образом снова оказался возле дома. Это повторилось второй и третий раз. В какую бы сторону я ни пошел – все время возвращался во двор. Поняв, что что-то здесь не так, я направился к орешнику, откуда сразу высунулась хитрая мордочка Серого.

– Так это ты, Серый, мне в лес ходить не даешь? – Я погрозил ему кулаком.

Серый ехидно похрюкал, посмотрел своими глазками и убрался. Оставив попытки уйти от дома, я подмел двор, побросал кусочки хлеба курам и пошел к сосне. Несмотря на все мои старания, сосна не отвечала.

Маясь от безделья, я опустился на лавочку и стал ждать деда. Он вернулся часа через два, притащил связку каких-то корешков, развесил их в тени и подсел ко мне.

– Молодец, внучек, двор прибрал, – похвалил Федор Иванович и погладил меня по голове. Голова буквально утонула в огромной ладони.

До вечера дед занимался домашними делами – убирался в избе, пропалывал и поливал небольшой огород, колол и складывал дрова. Я по мере сил помогал. Вечером я рассказал ему, как Серый не давал мне уйти в лес и как сосна не захотела отвечать. Он кивнул:

– Правильно, куда ж Серый тебя одного отпустит – заблудиться можешь. А сосна все лишнее уже взяла. Сейчас, внучек, к рябинке пойдем.

Долго идти не пришлось, благо рябины росли сразу за огородом. Дед Федор подошел к одной, погладил ствол и сказал:

– Опять я пришел к тебе, сестричка. Не откажи в ласке, прими как гостя.

Рябинка зашелестела листьями и опустила ветки. Дед встал па колени и прижался лбом к стволу. Дерево нагнуло ветки еще ниже, я старательно повторял действия деда. Едва я прижался головой к рябинке, как раздался звук, похожий на звон. Я прислушался. Звон становился все более отчетливым, в нем явственно проступал смех, высокий и напоминающий то ли журчанье ручья, то ли звон хрустального колокольчика, но это был именно смех – чистый и радостный. Внутри все зашевелилось. Создавалось впечатление, что кто-то все во мне перемешивает. Это чувство быстро прошло, но смех продолжал звучать, завораживая и заполняя все тело жгучей радостью и любовью. Возникло желание обнять весь мир, бегать наперегонки с ветром, кувыркаться в траве. Наконец, звук стал стихать. Восторг прошел, освободив место приятной эйфории и покою, и дерево отпустило меня. Я почувствовал скользнувшие по плечам ветки, до которых раньше не мог дотянуться рукой.

– Деда Федя, рябинка смеялась, – сказал я, когда, вернувшись, мы сидели на лавочке и смотрели на заходящее солнце.

Слова прозвучали совсем тихо. Громко говорить не хотелось, чтобы не нарушать покой леса. Закат окрашивал верхушки деревьев в оранжевые тона. Дед смотрел на них и улыбался.

– Рябинка всегда смеется, внучек, и от ее смеха зло бежит.

Дед замолчал, продолжая смотреть вдаль. Солнце скрылось за лесом, в стороне раздалось знакомое хихиканье. Серый стоял в сторонке и смешно переминался на своих широких лапках, но близко не подходил.

Как проявляется серый

– Солнце – за лес, Серый – к дому, – изрек дед. – Ладно, иди уж сюда!

Серый тут же оказался рядом. Перемещался он очень странно, словно размазываясь в пространстве. И вот он уже рядом! При этом он все время часто-часто переступал лапами. Это выглядело так забавно, что я рассмеялся.

– И не ходит, а проявляется, – сказал Федор Иванович, поглаживая Серого по густой шерстке.

Тот терся у ног и тихонько похрюкивал.

– А ногами сучит, чтобы нам приятно было, людям подражает.

– Деда, а он кусается?

– Нет, внучек, не кусается, ведь у него и зубов-то нет, – улыбнулся старик.

Серый тут же открыл рот и показал огромные клыки. Дед аж сложился от смеха.

– Ты погляди на него, паразита, что вытворяет! Что же ты, нежить, делаешь! Стар я уже так смеяться.

Он положил Серому в рот палец и вытащил его наружу, стараясь задеть зубы. Палец прошел сквозь них, как сквозь воздух. Серый захихикал и засеменил ногами.

– Радуется, негодник. Ох, давно я так не смеялся! Лесовик, он как ребенок, – добрый, преданный, любопытный, да уж больно игривый. Все бы ему играть да безобразничать, но зла он никому не причинит.

– А погладить его можно?

– Погладь, конечно, – согласился дед. – Хотя что уж там гладить!