Голос у него был сиплый, неприятного тембра, а речь настолько неправильной, что резала слух. Когда он говорил, все его лицо кривилось и подергивалось, и весь он напоминал старого уродливого гнома. Остальные переглянулись.
– Странствие, – произнесла молодая женщина.
– Странствие, – повторил высокий старик, взглянув в мою сторону.
– Странствие, – в унисон сказали люди с раскосыми глазами. Они были похожи, как близнецы. Даже голоса их звучали одинаково. Казалось, что это один человек, стоящий перед зеркалом.
– Против я. Какое ишшо странствие? Неча яму тут делать! – снова возразил злой старик.
– Странствие, – прорычал дед Федор, положив свою лапищу на плечо старого гнома. Тот испуганно отшатнулся:
– Странствие, – неохотно проворчал он. И, пробурчав несколько слов, коснулся своего символа. Знаки на поверхности воды задвигались быстрее, сливаясь в сверкающее кольцо. Им в такт ускорилось мелькание светлых пятен в темном углу.
Бабушка подняла руки, сложив пальцы в сложную мудру[3]
:– Властью Хранителя и воли семерых объявляю эту ночь ночью освящения. Властью Хранителя и силой Творца объявляю эту ночь ночью слияния неба и земли. Властью Хранителя и рождением жизни объявляю эту ночь ночью возрождения Теплого ключа на благо мира.
Ее пальцы коснулись воды, и та вспыхнула белым огнем, который тут же был поглощен темным сгустком над опустевшей чашей. Вода куда-то исчезла, лишь легкое радужное сияние исходило от ее полусферы. А внутри висящей над ней черноты бушевало бешеное белое пламя.
– Подойди ко мне, Странник, – произнесла молодая женщина, протянув ко мне руку. – Не бойся!
– Я и не боюсь, – буркнул я, тем не менее оставаясь на месте.
– Иди, иди, – бабушка легонько подтолкнула меня в спину, и я пошел.
Женщина положила ладонь мне на голову и повернула мое лицо к комку тьмы, висящему над чашей.
– Смотри в Вечность, Странник, – сказала она.
– Смотри в Вечность, Странник, – повторили остальные.
– Волею семерых и силой ночи возрождения Теплого ключа войди в Вечность, Странник, – продолжала она.
– Войди в Вечность, Странник, – вторили остальные.
«Войди в Вечность, войди в Вечность, войди в Вечность», – звучало в ушах. Чернота надвинулась на меня и поглотила. Я вошел в Вечность.
Их было семеро – четверо мужчин и три женщины. Все молодые, в длинных белых одеждах. Они выходили один за другим из кубического строения, стоящего на месте домика деда Федора. Оно было сложено из тесаных камней.
Дед Федор, бабушка… Когда и где это было? Что-то теплилось в глубине моей памяти. Местность вокруг изменилась, лес стал гуще, избушка пропала, исчезли сарай и огород. Только тройка дубов все так же охраняла круг из камней с символами. Однако сами камни, прежде едва выступающие из земли, превратились в расположенные вокруг алтарного камня колонны высотой в два человеческих роста. Алтарь, мистерия пробуждения силы… Откуда я это знаю? Я стоял, держа в руках маленький нож с тонким, узким лезвием и причудливой, покрытой неизвестными знаками рукояткой. Нет, почему неизвестными? Я понимал каждый символ, я мог прочитать надпись: «Семь сливаются в одно, один порождается тремя, три едины с четверкой, четверо побеждают тьму, три принимают свет, один является носителем. Кровь несет жизнь…»
Они выходили из каменного куба. Идущий впереди высокий мужчина нес перед собой чашу из темного металла с парящим над ней сгустком черноты, внутри которого плескалось пламя. Он осторожно держал ее на вытянутых руках, как величайшую драгоценность. Остальные шли следом. Вот худощавая девушка со светлыми волосами и тонкими длинными пальцами – Хранитель огня Вечности, вот молодой человек с пронзительными черными глазами и черным каменным браслетом на левой руке, – Сдерживающий тьму. Впереди с чашей в руках следует страж Хранителя. Позади – Хозяева стихий. Все посвященные несут живой огонь, творя мистерию Освящения.
Я стою у алтарного камня, держа в руках ритуальный клинок. Я – Хранитель памяти. Я вижу свои руки, сжимающие нож, – руки пожилого человека. Чувствую биение сердца и помню все, что происходило и что должно произойти. Это ко мне все посвященные идут за напутствием, чтобы соединиться на хлебе и крови.