«И над сдержанной тревогой судов, готовящихся к бою, над отблеском раскаленной топки, спрятавшей свой дым и жар в глубине трюма, — высоко, выше мачты и мостика, среди слабо вздрагивающих рей, восходит зеленая утренняя звезда».
Или еще. «Да, жестокая штука война, а гражданская и вовсе ужасна. Сколько сознательного, интеллигентского, холодного зверства успели совершить отступающие враги! Жены и дети убитых не бегут за границу, не пишут потом мемуаров о сожжении старинной усадьбы с Рембрандтами и книгохранилищами или о зверствах Чека. Никто никогда не узнает, никто не раструбит на всю чувствительную Европу о тысячах солдат, расстрелянных на высоком камском берегу, зарытых течением в илистые мели, прибитых к нежилому берегу».
Победив врагов на Волге, супружеская чета на этом не успокоилась, а вышла в Каспийское море и провела там несколько блестящих операций. Их было бы еще больше, если бы не англичане, которые Раскольникова взяли в плен. История, в принципе, нелепейшая. Однажды кромешной ночью на эсминце «Спартак» Раскольников вышел из Кронштадта на боевое патрулирование. Откуда ни возьмись, в районе Ревеля на эсминец навалились пять английских крейсеров. Скоротечный бой, два попадания в машину, эсминец потерял ход — и команда оказалась у англичан. Раскольникова бросили в Брикстонскую тюрьму, но не надолго. Ленин так высоко ценил Раскольникова, что согласился его обменять на 17 пленных английских офицеров. Запросили бы 30, он бы отдал и 30, но больше в его распоряжении просто не было.
Быть бы ему со временем адмиралом, а то и Главкомом всего Военно-морского флота, если бы не острейший голод на кадры в Наркомате иностранных дел. Ну, некого было направить полпредом в Афганистан, и все тут! Ничего лучшего не придумали, как перевести в Наркоминдел командующего Балтийским флотом Раскольникова и назначить его полпредом РСФСР в Афганистане, где о море никто и слыхом не слыхивал, а если и видели какие-то корабли, то только корабли пустыни — верблюдов.
Именно ими в течение тридцати дней и вынужден был командовать Федор Раскольников. 3 июля 1921 года навьюченный поклажей караван вышел из Кушки и по горам, пескам и долинам двинулся в сторону Кабула. Лариса ехала на боевом коне, который обожал свою всадницу и никого к ней не подпускал. А она, видя, как приуныли составлявшие конвой матросики, запевала то про парящих над морем чаек, то про ждущих на берегу девчат. И тогда самый озорной доставал гармошку, веером расправлял меха и выдавал такие аккорды, что грусть сама собой испарялась. Все с благодарностью смотрели на свою комиссаршу и, не без доли зависти, на командира.
В Кабуле Лариса тут же стала первой леди дипломатического корпуса и желанной гостьей на женской половине дворца эмира. Так как она умела не только хорошо говорить, но и внимательно слушать, многие тайны двора сразу же становились известными Раскольникову. Он тоже не терял времени даром и добился самого главного: сначала эмир под страхом смертной казни запретил афганцам участвовать в набегах басмачей на территорию России, а потом повелел прекратить антисоветскую пропаганду.
Само собой разумеется, был ратифицирован российско-афганский договор о дружбе.
Но Ларисе не сиделось на месте. Пешком, верхом, на автомобиле — она моталась по стране и жадно набиралась впечатлений. Они-то и стали основой книги «Афганистан», которая была издана по возвращении Ларисы в Москву. Первые впечатления Ларисы — однозначно отрицательные. «Я оказалась в каком-то мертвом Востоке, — пишет она. — Ни проблеска нового творческого начала, ни одной книги на тысячи верст. Упадок, прикрытый однообразным и великолепным течением обычаев. Ничего живого. Эти города неумолимо идут к вымиранию, к праху и пыли — все к той же пустыне, из которой они возникли».
А вот нечто положительное и, я бы сказал, рожденное чисто женской наблюдательностью, к тому же о том, чего посторонний мужской глаз никогда не видел:
«Лучше всего сады и гаремы. Сады полны винограда, низкорослых деревьев, озер, лебедей, вьющихся роз, граната, голубизны, пчелиного гудения и аромата, причем такого густого и крепкого, что хочется закрыть глаза и лечь на раскаленные плиты маленького дворика. Тишина здесь такая, что ручьи немеют, и деревья перестают цвести.
Вот и гарем. Крохотный дворик, на который выходит много дверей. За каждой дверью — белая комната, расписанная павлиньими хвостами. В каждой комнате живет женщина-ребенок, лет тринадцати — четырнадцати, низкорослая, как куст винограда. Их волосы заплетены в сотню длинных черных косичек. Они очень красивы, эти лукавые и молчаливые бесенята в желтых и розовых шальварах».
А потом Лариса попала на праздник. Как ни странно, это была очередная годовщина Великого Октября. Оказывается, Аманулла-хан, в знак уважения Советской России и ее заслуг в деле освобождения Афганистана, повелел считать 7 Ноября государственным праздником.