Тайны русской дипломатии

— Времени у нас мало, поэтому буду предельно краток. В чемодане — рация. Исходная цифра для шифровки — 19405. Запомнила? Очень хорошо. И еще. В этом конверте двадцать тысяч марок. Передай их Харнаку, скажи, что это для нужд организации. Скажи так же и то, что теперь, когда началась война, каждое слово, пришедшее в Москву из Берлина, будет на вес золота. При первой же возможности я лично постараюсь выйти на связь.

Не думал тогда Александр Коротков и не гадал, что эта встреча последняя, что век «Красной капеллы» будет недолог, а судьба ее членов трагической. Летом 1942-го гестапо выйдет на след подпольной организации, а осенью арестует более ста ее членов. Потом будет суд — и изуверские приговоры, которые утвердит Гитлер: тридцать одного мужчину отправят на виселицу, восемнадцать женщин казнят на гильотине, несколько человек расстреляют, а остальных бросят в концлагеря.

Но это будет позже, гораздо позже… А тогда, в июне 1941-го, довольный удачно проведенной операций, Александр Коротков, как и было условлено, вышел к универмагу и сел в поджидавший его «опель».

— Ну что, как прошла встреча? Как вела себя ваша Гретхен? — поинтересовался Хейнеман.

— Встреча прошла на высоком уровне, — отшутился Коротков. — А Гретхен, конечно же, расстроена… Когда-то мы теперь увидимся, — с неподдельной грустью вздохнул он.

— Ничего не поделаешь, война, — сочувственно огорчился Хейнеман.

— Вы не возражаете, если я приторможу около газетного киоска? — вмешался в разговор Бережков.

— Пожалуйста, — кивнул Хейнеман.

Вернувшись с пачкой газет, Бережков протянул их Короткову и попросил прочитать их хотя бы по диагонали.

— Если верить газетам, то наши дела плохи, — недовольно ворчал Коротков. — Они уверяют, что путь на Москву открыт… Ого, а вот это признание дорогого стоит! — неожиданно оживился он. — Послушайте-ка, что пишут в «Фолькишер беобахтер», причем на первой полосе: «Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падет мертвым в рукопашной схватке».

— Да-а, судя по всему, война с Россией обойдется нам недешево, — вздохнул Хейнеман. — Боюсь я за своего сына, ох боюсь…

Бережков и Коротков многозначительно переглянулись: они поняли, что Хейнемана нужно обихаживать и дальше — он им еще может пригодиться.

Вернувшись в посольство, они тут же начали планировать новую поездку, но выбраться на волю им больше не удалось: количество охранников было удвоено, и за ворота никого ни под каким видом больше не выпускали. А в ночь на 2 июля пришел приказ приготовиться к погрузке в железнодорожные эшелоны. На сборы — ровно час. Вскоре подошли крытые грузовики, в которые затолкали сотрудников посольства и членов их семей, причем работников торгпредства и других советских учреждений по какой-то, чисто немецкой логике, загоняли в отдельные грузовики, а впоследствии и в особые вагоны. Таким образом было составлено два эшелона, которые на рассвете двинулись в долгий, двухнедельный, путь.

Издевательства над людьми продолжались и по дороге — многочасовые переклички под палящим солнцем, сто граммов хлеба и похлебка из брюквы на целый день, ужасающая теснота, невозможность помыться и постоянные намеки на то, что немецкие дивизии войдут в Москву раньше, нежели туда прибудет посольский поезд. Но люди держались и, как могли, подбадривали друг друга. 18 июля составы прибыли на болгаро-турецкую границу. В районе города Свиленграда их встретили представители советского посольства в Турции и переправили на теплоход «Сванетия», где измученные и истерзанные дипломаты смогли наконец привести себя в порядок и, самое главное, получить советские паспорта. Потом их переправили в окрестности Карса, и только 2 августа они пересекли советско-турецкую границу. Второй эшелон мурыжили до 30 августа: видимо, немцы не теряли надежды, что кто-нибудь да сломается и попросит политического убежища у победоносной Германии. Не вышло, в Германии не остался ни один работник посольства, торгпредства или какого-либо иного советского учреждения.

В не менее сложном положении оказалась немногочисленная советская колония в Дании, которая еще в 1940-м была оккупирована германскими войсками. Там тоже были задержания, аресты, всякого рода издевательства, настойчивые предложения политического убежища и неприкрытые угрозы, пока наконец не было принято решение об обмене датских дипломатов на советских. Потом — мучительная поездка в товарняках: Свиленград, Стамбул и только через три недели Ленинакан.