Тайны русской дипломатии

В Нью-Йорк он вернулся триумфатором! А вскоре грянула шестидневная арабо-израильская война, потом для встречи с президентом Джонсоном приехал Косыгин, потом бесконечные переговоры о нераспространении ядерного оружия — все это было в сфере деятельности Шевченко, и он не заметил, как подошел конец его командировки в Америку. Возвращаться, конечно же, не хотелось, правда, утешало то, что он получил ранг Чрезвьиайного и Полномочного Посла и весьма солидную должность, можно сказать, правой руки шефа.

Три года Шевченко жил и работал бок о бок с Громыко. Он сопровождал его во всех поездках, писал для него доклады, составлял тексты речей, в качестве личного представителя неоднократно летал в страны Африки и на Ближний Восток, координировал подготовку договора о ликвидации химического и биологического оружия, иначе говоря, ни одна более или менее значительная акция МИДа не проходила мимо Шевченко. А потом Громыко предложил ему снова отправиться в Нью-Йорк, на этот раз в качестве заместителя Генерального секретаря ООН Курта Вальдхайма.

Надо ли говорить, как обрадовался этому назначению Шевченко! На радостях он закатил такую «отвальную», что только в самолете пришел в себя. Полет проходил нормально, Ленгина на седьмом небе от счастья, виски наливают по потребности, но что-то не давало покоя, какая-то скверная мысль сверлила мозг, отравляя безмятежное блаженство. После третьего стакана скверная мысль обрела зловещее очертание, причем настолько зловещее, что Аркадий мгновенно протрезвел.

«КГБ — всего три буквы, но какие же они страшные! Еще не родился человек, который бы без опаски посещал учреждение с названием из этих букв, — думал Аркадий. — А меня вызвали на Лубянку якобы для того, чтобы показать две анонимки. Во-первых, анонимки никогда и никому не показывают. А во-вторых, там полнейшая чушь. Никакой взятки я не брал и никакой Тамаре уехать за границу не помогал. Что же касается стяжательства и нездорового образа жизни, то это явный наезд на Ленгину и… даже страшно подумать на кого. Увлеклись девочки, слишком увлеклись, — покосился он на жену. — Надо будет попросить, чтобы разобрались, где в их бизнесе образовалась утечка информации. И хотя генерал заверил, что лично ко мне никаких претензий нет, тем не менее намекнул, что кому-то я наступил на мозоль и этот “кто-то” глаз с меня не спускает. Возникает вопрос, не с Лубянки ли этот “кто-то” и не хотят ли через меня добраться до самого шефа? Тогда зачем предупредили? А затем что не любят своего шефа, — нашел он ответ, — и хотят подстраховаться, зная, что их шефу Брежнев не симпатизирует, а с моим дружит. И что же из этого следует? А то, что без лонжи, то бишь без страховки, работать нельзя, тем более на такой высоте, на какой оказался я. Значит, надо думать, где раздобыть надежную лонжу. Впрочем, все еще только начинается… Так что время у меня есть. Что-нибудь придумаю». И он придумал… Ничего оригинального в его идее не было, кроме того, что если раньше ЦРУ разрабатывало хитроумные комбинации, чтобы склонить дипломатов к измене, то Шевченко предложил свои услуги сам. Для начала он попросил одного знакомого американца позондировать почву относительно возможности получения политического убежища в США. Тот пообещал узнать. А вскоре из Лэнгли прибыл высокопоставленный сотрудник ЦРУ, который дал понять, что гражданство США просто так не дается, его надо заслужить. Шевченко все понял и начал передавать человеку по фамилии Джонсон секретные шифротелеграммы, важнейшие доклады и даже информацию о советских сотрудниках, которые могли бы представлять интерес для ЦРУ.

Время от времени он вспоминал напутствие генерала с Лубянки, но теперь, когда у него была надежная лонжа, на московское руководство, по большому счету, Аркадию было наплевать. Еще больше он убедился в собственной безнаказанности, когда во время отпуска приехал в Москву и вместе с Вальдхаймом попал на прием к Брежневу.

Беда пришла оттуда, откуда он ее не ждал. Его вызвали в так называемый профком (на самом деле он был парткомом) и заявили, что коллектив поведение Шевченко осуждает, что его неявки на собрания воспринимаются негативно, что его неучастие в общественной жизни советской колонии носит вызывающий характер, что, если он не сделает правильных выводов, ему придется держать ответ на общем собрании…

Это был первый звонок! Второй последовал через несколько дней, когда его срочной телеграммой вызвали в Москву для консультаций в связи с предстоящей сессией Генеральной Ассамблеи ООН.