Тайны русской души. Дневник гимназистки

И в конце концов и Миша и Алексей Николаевич (Юдины) начали уговаривать меня после Рождества поступить в Школу поощрения художеств208. Алексею Николаевичу-то я знаю, зачем это надо, а что Мише – не могу понять. Екатерина Александровна (Юдина) тоже поддержала…

А теперь уж сложу все свои книжки в корзинку – и эту тетрадь тоже. 15-го (декабря) ведь уж я поеду домой (в Вятку). Вот хорошо!..

Только – как вот поеду? Это – очень сомнительное дело…

А завтра и послезавтра пойду к Ане (Корепановой) и Минюшской. Не знаю – успею ли к Галине Александровне (Краснощековой)?..

Глава 8 1917 год

4 февраля, суббота

Вятка.

Февраль. А я – дома и не думаю ехать в Питер. Неделя прошла уже с того момента, как пришлось мне узнать о том, что… что «мечтам и г'oдам нет возврата…».

В воскресенье (29 января) был Шмелёв. Поражена катаральным состоянием верхушка правого легкого. И ехать – думать нечего. «Это не опасно, только надо беречься… Не падайте духом…» Но при этом – ни одного прямого взгляда на меня. Это уже подозрительность – вот эта предыдущая фраза… «Но что же делать?» – пришло мне сегодня в голову. Вероятно, потому, что мне сегодня трудно дышать (это уж виновата мамина болезнь и взаимные отношения наших – но об этом после) и болит в правой части грудной клетки, вверху. Вот во что обратился бронхит, тот отчаянный кашель, от которого я задыхалась и думала уж, что умру в один из таких приступов. Но вот – не умерла, только в легкие спустилось: ведь они у меня подготовлены ко всему – кубическим воспалением209.

И тетя особенно настаивает на окончательном излечении, как и Красовский210, который задержал меня здесь после Святок, сказав маме:

– Надо дать ей поправиться. Бронхит серьезный. Лечиться долго…

Так ведь он (бронхит) у меня и тянется-то долго. В ноябрь, 24-го, я засела уже дома – там, в Питере, а кашель и неделю перед тем был…

Там двое (врачей) меня лечили, и своим судом я лечилась, и – как будто – кашель стал проходить. Но надо было ехать, и в вагоне – душном от невероятного количества человеческих тел – было так жарко и так невозможно дышать, что всё это солдатье, мужичье и прочее пооткрывало окна. Как раз надо мной. От жары я обливалась п'oтом и начинала было чувствовать, что мне от этого легче, и вот – открывали окно. Я закутывалась всем, что было под руками, но пот исчезал. Застывал просто…

Ах, какая я приехала «красивая» домой! Грязная, бледная, с измятым от бессонницы и утомленья лицом, с красными глазами… Фи!..

В этот же день сходила в баню. А потом потянулись дни, полулежачие – в постели и креслах, и ночи – с задыхающимся кашлем. Казалось, вот-вот не хватит воздуху – и конец. Всё внутри переворачивалось, и доходило до рвоты. Как-то выплюнулось несколько ниточек крови. Но мокроты, которой я захлебывалась в Питере и которой в моих легких и бронхах вырабатывалось такое поистине невероятное количество, – не было.

Никольский был:

– Денька три дома посидеть, а там – пройдет. Проглотить десяток порошков – и будет…

Приехал Молчанов211. Этого видела в первый раз. Молодой, но симпатичный. Теплые руки. И… и он – не доктор. Доктору не полагается так чувствовать, что в его руках – женское тело… Ну и от этого ничего пользы не было:

– Посидеть до Рождества (это – третьего дня было) и поесть десять порошков…

Впрочем, он глубокомысленно изрек (с «ятью» обязательно), что «собака сидит, вероятно, в бронховом узле – что это значительно лучше, чем если бы она кусалась из-за сети мелких бронхов» (конечно, он о «собаке» не упоминал) и что «шейка» у меня «длинна»… Разумеется, это – о шейке дыхательной, но… можно было бы об этом сказать иначе…

Итак, этот молодой «недоктор» исчез, посоветовав «устроиться» так, чтобы «порошков не принимать больше». Я с ним простилась с легким сердцем – и с тем, чтобы «постараться» не видаться с ним больше для консультации…

А потом, на второй день Рождества (26 декабря), появился старый знакомый, еще мамин врач – Красовский. И тут-то настало первое разочарование:

– Бронхит очень серьезный, лечиться долго. Отъезд отложить. Малокровие внушительное… Долго пить мышьяк и duotal…212

Это было внимательно и добросовестно. И я благодарна была его откровенным словам. А потом, когда мама была у него – подписывать лекарства (рецепт), он и сказал, что «ехать сей девице нельзя». И она (мама) мне этого не сказала, и я жила до 29-го (января) в надежде на отъезд и волнениями из-за своих курсовых (дел)…