Читаем Тайны русской души. Дневник гимназистки полностью

Тайны русской души. Дневник гимназистки

Виктор Аркадьевич Бердинских , Виктор Арсентьевич Бердинских

– Нина Евгеньевна, не троньте! Вы не знаете, как волнует меня каждое ваше прикосновение. Не делайте этого! Предупреждаю… А впрочем… Всё равно – как хотите… Но тогда я не ручаюсь за последствия. Не ручаюсь. Говорю вам заранее…

Вот после этого и «заглаживай» – по Лидиным (Лазаренко) советам! И задумалась я над этим глубоко… Точно будто я над ним (Ощепковым) экспериментирую. Вижу, понимаю, что он чувствует, и правда – точно играю… Гадость какая! С моей-то стороны…

А ведь он – такой одинокий, милый, стосковавшийся по ласке – ребенок, что хочется его приласкать, «по головке погладить», отогреть…

Он – старше своих лет, и много жил, и много видел, и чувствовать он умеет – сильно и активно. На всё отзывается действенно-чутко. И… и я его все-таки очень люблю. Только – особенной любовью, как маленького ребенка. И жалею, и приласкать его хочется, и радость влить в его жизнь…

Он – ребенок, хоть и много жил. Противоречий много. А справляться я с ним не умею. И дразню, когда хочется сказать что-нибудь ласковое. А он говорит тихо и нежно:

– Ниночка, Нинусик, детка…

– Я не слышу, – говорю я, – вы непочтительны!

– Ниночка, – повторяет он, – будьте милой и славной! Ниночка! Я могу сказать еще и прилагательное, а потом – подлежащее и сказуемое… Ниночка!..

– Не поняла, – продолжаю я, затыкая уши, – лучше и не говорите!

– Нина Евгеньевна, я знаю, что я – нахал, но мне очень хочется слышать ваше фортепьяно!..

– Это не от меня зависит, я уж говорила об этом…

– А все-таки – неловко. Как у вас к этому отнесутся?..

И в ответ я рассказываю, что Катя сказала во время моей болезни: «Нинка, почему тебя никто не навестил? Плохо дело!.. Неужели об тебе никто не соскучился?..» – А вы сказали, что соскучился?

– Нет, ведь мне никто не говорил, что скучает без меня…

– Нина Евгеньевна, а когда пойдем в Александровский сад?

– Вот, если бы вы тогда пошли со мной – и в сад попали бы…

– Так разве ж я знал, что у вас такое намерение было?!..

В воскресенье (17 июня) я дежурила на машинке (на телеграфе).

Ната сидела в телефоне, и у меня было много гостей: Анатолий, Евлогий Петрович (Ощепков), заходили Волонихин, Иванов, еще кто-то…

И вот: сидим мы на столике у машинки (телеграфного аппарата) – я, Мария Раймундовна, Лариса Васильевна, телеграфистка из чужой смены, вернувшаяся из Петрограда, – и разговариваем. Посмотрела я что-то на телефон (телефонную будку): оттуда на меня глядит Анатолий Матвеевич – через стекла и улыбается. Что такое?.. У нас с ним никаких дел нет…

После, когда они все оттуда ушли, а я кончила свои длинные разговоры, прихожу к Нате, (а) она говорит:

– У вашей шляпы защитник нашелся. Ни за что не дал прикоснуться даже к ней!..

– А вы померить хотели? Ну – так как?.. Идет?..

– Да дотронуться не дали! – смеется она.

– Кто же это? – спрашиваю.

Она умолчала.

Я, конечно, знаю – кто. Вот защитник шляпы нашелся!.. Надо будет посвящать в рыцари ордена «Белой шляпы»… Это надо обдумать и при случае – подшутить. Да еще – церемониал посвящения разработать… Ах, пусть «мадригал» напишет!.. И вот, когда я ушла на ночное дежурство, была Лида (Лазаренко). А теперь я думаю-раздумываю: пойти мне сейчас к ней или нет?.. Завтра (20 июня) – баня… Если бы она (Лида) не пришла тогда, я бы и не подумала пойти: я боюсь, что там по мне не скучают, что меня там не нужно… У меня что-то нежное захлопнулось в душе, я не могу любить кого бы то ни было – так, как могла раньше. И капризничаю, и дразнюсь, и играю, и устраиваю «сцены ревности» – как называет Лида. Злая стала, негодная…

Только что побывал Борис (Варов). Видела его в первый раз, а он был у нас не меньше пяти (раз)… Надо бы попытаться устроить его к нам – надсмотрщиком или механиком. Поговорить с Ло368, или Кулиш подвернется. Спрошу… 4 часа 10 минут дня.

О, конечно! Без меня не только не скучно, а я совсем давно не нужна! В пятницу (15 июня) Лидочка обвенчалась с Александром Николаевичем (Гангесовым). Сегодня они уезжают в Сумароки. Я попала на прощальный, так сказать, обед. Но поняла только тогда, когда Аполлинария К. обняла меня и поцеловала…

Как больно и как трудно!..