Тайны сердца. Загадка имени

Пока что ей было девять. А детство подчиняется совсем другим законам. Плотность событий и чувство трагического особенно ощутимы в этом возрасте. Но впереди было два счастливых года, и Эписен знала, что проживет их с упоением, час за часом смакуя свое счастье. А то, что потом, казалось ей столь же невообразимым, как смерть.

В седьмом классе[10] учительница часто под конец дня читала вслух своим ученикам древнегреческие мифы. Детям нравились эти странные, диковинные истории про богов.

Однажды она прочла историю про царство Аида. Чтобы спуститься туда, надо было переплыть страшную реку, и возврата оттуда не было. По ту сторону реки жили мертвые. Эта легенда нашла в душе Эписен живой отклик.

– Один-единственный живой человек сумел переплыть разделяющую два мира реку. Боги позволили ему это, потому что он был поэтом и потому что очень сильно любил. Одно божество сказало ему, что он сможет вернуть возлюбленную из царства мертвых при условии, что по дороге домой не будет оборачиваться и смотреть на нее. Но поэт не смог удержаться и посмотрел, и смерть забрала женщину на веки вечные.

Эписен спросила Самию, пересекала ли она уже Сену.

– Какая тут связь с Орфеем и Эвридикой? – поинтересовалась подружка.

– Когда мне исполнится одиннадцать, мы переедем на Левый берег.

Самия сокрушенно покачала головой, понимая всю серьезность положения. После занятий девочки добрели до Лувра, вышли на набережную и стали смотреть на Сену.

– То, что на том берегу, не сильно отличается от того, что на этом, – заключила Самия. – Я буду приходить к тебе. Между нами ничего не изменится.

Однако Эписен заметила, что Самия не ответила на ее вопрос. Пересечь Сену – все же это было испытание, своего рода инициация.

Она поискала в энциклопедии и нашла, кто такой Орфей. Поэт, но каких времен, трудно понять. Так или иначе, раньше и теперь поэт – не одно и то же. Тогда поэт играл на лире и пел свои стихи. Он держал их в памяти, ему не нужно было их записывать. И детям той эпохи не приходилось зубрить стихи наизусть, чтобы с дурацким видом читать их потом перед классом. Поэт сам был своими стихами: одновременно и музыкой, и текстом. Чтобы стать известным потомкам, он должен был встретить другого поэта и передать ему свое искусство, как передают микробов: заразить его. Так что хорошая поэзия была подобна эпидемии. Плохой же поэт порождал слабый вирус, который никому не передавался.

Все это было интересно, но как стать в наши дни Орфеем? Какой эквивалент можно найти этому типу искусства?

– Я же тебе говорю, что Орфей – это я! – твердила ей Самия.

– Ты не умеешь читать стихи.

– Орфей не допустил бы, чтобы их читали другие!

В июне Клод купил квартиру на Левом берегу, в Седьмом округе, на улице Бургонь. Переезд должен был произойти летом. Новая жизнь – начаться в сентябре.

Клод вынужден был зайти в школу на улице Этьена Марселя, чтобы забрать документы дочери. Он шел через двор, где дети играли в разные игры, и так получилось, что натолкнулся на Эписен и Самию, которые крутили хулахуп. Клод на мгновение замер и пронзил дочь взглядом, исполненным ненависти. Хулахуп упал. Клод пошел дальше.

От Самии не укрылось, что произошло что-то неладное.

– Что это за тип? – спросила она.

– Это мой отец.

– Твой отец?

Эписен прочла недоверие и возмущение в глазах подруги. Она поняла: наступил важный момент, она обязана объяснить, признаться, рассказать ей все. Самия смотрела на нее в ожидании. Эписен открыла было рот и тут обнаружила, что бессильна. Слова не шли с языка. Это была катастрофа.

Девочка не знала, как все это выразить.

Некоторое время спустя она пыталась себе объяснить, что с ней произошло. Но и задним числом попытка сформулировать ситуацию словами не увенчалась успехом. В свои десять лет Эписен не смогла сказать любимой подруге, что отец – негодяй и что она его ненавидит.

Эписен молчала минуты три. В конце концов Самия дала понять, что не ждет ответа. Они продолжали играть. Дружба их от этого не пострадала, но недоговоренность осталась между ними, как тень.

Улицу Бургонь Эписен сразу же невзлюбила. Она мало чем отличалась от улицы Этьена Марселя, разве что выглядела более чопорно. Эту чопорность девочка приняла за роскошь.

Новая квартира была не больше и не удобнее, чем предыдущая. Трудно было определить, в чем же заключается ее элегантность. Дело было исключительно в словах. Говоря по телефону, Клод старался как бы невзначай вставить: «А вы заезжайте на улицу Бургонь». Или: «Я оставил документы на улице Бургонь».

Когда они жили на Правом берегу, от дома до школы было метров пятьдесят. А теперь ее коллеж оказался в другом округе, и ездить приходилось на метро. Но это была мелочь по сравнению с отсутствием Самии.