Тайны серебряного века

— Согласны, — заорали хором еще трое: Федот Дроздов, Игнат Кочерга и Семен Большаков. Все они прошли закалку фронтом в войну с германцем.

— Тогда я предлагаю в рыбный подвальчик к Гансу. Там и пивка баварского попьем, — предложил второй вариант Никанор.

Все согласились. Вскоре они спустились в небольшое помещение, обосновавшееся под цоколем белостенного дома с фасадом, отделанным под древний архитектурный стиль, так называемый «фахверк». Заняли столик в дальнем углу от входа и после выпитого пива предались воспоминаниям.

Начал Игнат Кочерга будоражить память, окрашенную тоской о далекой родине — станице Каргинской, что на Дону, участии в войне и службе в 3-м конном корпусе под руководством земляка Петра Николаевича Краснова, ставшего атаманом донского казачества. Перед этим в сознании молнией пронеслись казачьи станицы по-над Доном с белыми хатами-мазанками, крытыми почерневшими шапками соломы, малыми подслеповатыми окошками глядевшие на главную казацкую реку. Пронеслись картины купания дончаков, рыбной ловли и строительства дома вместе с многочисленной родней с замесом самана лошадьми, ходившими по кругу.

— Эх, станичники, на крыльях бы полетел в родные края. Сейчас там цветут сады и вдоль хуторской пыльной улицы, упирающейся в степные просторы, наверное, скачут ребятишки с пузырящимися косоворотками от ветра, как это было и с нами, — вздохнул Игнат.

— О нет, Игнат, сейчас ничего подобного может и не быть. Краснопузые с Троцким во главе прошлись огнем и мечом по казацким станицам, выпалили наши гнезда и выпололи наших соплеменников, — промолвил сквозь пожелтевшие от курева зубы, играя желваками, Никанор Кривошеев, повоевавший и с красными против белых, и с белыми против красных.

Быстрой кинематографической лентой развернулись перед ним образы виденных за все годы перед отъездом в Германию последних вождей большевизма. Он их созерцал в действии, нередко и с близкого расстояния. Ленина — на площади у Финляндского вокзала, Троцкого — в личном бронепоезде, когда он под Царицыном приказывал стрелять и сам стрелял в проштрафившихся красных командиров. Он видел и результаты его «работы» против станичников одураченной приказами председателя Реввоенсовета привезенной на Дон голытьбой.

Большевистские вожди для него были, как красная тряпка для быка. Он ненавидел их за все — за разваленную императорскую армию, за Гражданскую войну, за бойню с казаками и, наконец, за порушенное Отечество.

Его память цепко держала события на фронте в конце войны, когда одуревшая Российская армия, вдруг побросав позиции, кинулась куда глаза глядят — домой, к ожидавшим родным по хуторам, деревням, селам и станицам. И ничего тут не было удивительного — в своей основе армия была крестьянская. Солдат дома ждали родители, жены, дети, а иногда и внуки.

Никанор вспомнил о красных вождях, красочно описанных Донским атаманом Петром Красновым в недавно прочитанном им его романе «От двуглавого орла к красному знамени». Вышел роман давненько — в 1922 году, а прочел он совсем недавно. Так, один из персонажей — некий Бархатов живо представлял недавно увиденные события:

«Грязного Ленина, с небритой щетиной бороды и с вислыми монгольскими усами, дышащего смрадной вонью давно не мытого и страдающего несварением желудка человека, — такого, каким появился он на площади у Финляндского вокзала, еще при Керенском, несомый на плечах рабочими. Грязновато одетый, в ватном пальто, в шарфе, с большими галошами на грязных ногах. Засунул кепку в карман…

Он вспомнил Троцкого: в английском помятом френче и галифе, с обмотками на кривых жидовских ногах, с типичным горбоносым лицом, в пенсне… Непрезентабелен был и этот. Сходил своим криком на начальника. Гипнотизировал толпу злобною силою. Встало в его памяти и хорошо знакомое лицо Зиновьева, лохматого, ожиревшего актера из плохого местечкового театра…»

— Наше место с теми, кто пожелает сбросить красную деспотию, — с немцами, — громогласно заявил могучим басом широкоплечий и более образованный и начитанный из них Федот Дроздов. — Надо войной остановить дальнейшее разрушение державы и приступить к созиданию. Надо уничтожить то, что разрушало, разъедало, растлевало Россию.

Все закивали в знак согласия.