Тайны сибирских шаманов. Из истории шаманизма Югорского края

Можно предполагать, что высшая сила побудила Василия Ивановича взять на себя обязанности шамана и позволила ему превзойти самого себя. И если Василию Ивановичу была недоступна философия, как теория познания, то его практическое творчество дает основание утверждать, что у сибирских шаманов сила практической философии воплощала в себе сущность всей аристотелевой диалектики, “как драмы живой человеческой мысли, стремящейся к объективной истине не путем однозначных логических операций, а всеми путями, доступными человеческому познанию”. Не знал и знать не мог старый шаман теоретического фундамента философии. Но его шаманская практика стихийно включала в себя различные религиозные учения Востока и Запада, которые зарождались и выстраивались в течение тридцати столетий в форме культовой практики, с верой в бессмертие души, в общении с духами. Все это проникало в сознание не через мертвые буквы священных писаний, а через боговдохновенную реальность, некий мистический творческий импульс, заложенный в самой природе.

Любопытство В. Э. Куна не беспокоило старого шамана. Его русский друг не мог познать, каким образом каждый шаман с помощью только ему известных духов, обеспечивал безопасность своего рода, мог отвести нежелательные действия злых духов.

— Не шаман приносит облегчение людям, а духи, — объяснял охотоведу его собеседник. — Я только подчиняюсь духам, а люди, которым я передаю желания духов, верят ему. Если бы люди не верили, то они не просили бы шамана камлать.

Не ведая о проявлениях функций подсознания при внушении в момент шаманского камлания, Василий Иванович сам был крайне сосредоточен и всегда мрачно задумчив. Видно было, что в нем протекала сложная психологическая борьба, в которой подсознательная деятельность была выше обычной, и это откладывало отпечаток на весь его внутренний мир.

— Почему же, Василий Иванович, ты так много помогаешь людям, а сам живешь так бедно?

— Никакой платы за камлания наши шаманы не брали, а отказывать людям в камлании нельзя. Старики нам говорили, что давно-давно жили белые и черные шаманы. Черные шаманы злых духов посылали, а с ними — беды людям и болезни оленям. А белые шаманы лечили людей травами и словами. Белые шаманы всегда обращались к добрым духам. Белые шаманы были бедные люди, да и черные шаманы жили, как и все.

— Так было всегда?

— Нет. С тех пор, как перемешались белые и черные шаманы, у нашего народа появились новые слова: “жадность”, “скупость”, “богатство”, “зависть”. Таких слов наши предки не знали. Они были умные люди. Человек, когда хотел есть, шел на охоту или на рыбалку, брал столько, сколько мог съесть, а запасов не делал, богатства он не копил. А потом пришел ясак, пришел русский купец, “винка”, пьянство и обман.

Прошло несколько дней. Вновь у чувала, в котором стоя горели дрова, началась беседа Куна с шаманом.

— Василий Иванович, как к тебе приходят слова, с которыми ты обращаешься к духам, когда шаманишь?

— Слова приходят сами, они где-то сидят у меня внутри. Что я буду говорить, когда дух придет, я не знаю.

— А другие шаманы знали такие слова?

— Не знали. Шаманы из рода Дунаевых, Анемгуровых шаманили так же, как и я. Они говорили, что слова к ним приходят тогда, когда они греют у огня бубен для камлания.

— Шаманы, наверное, жили недружно друг с другом?

— Нет. Мои предки рассказывали, что шаманы всего Тапсуя никогда не ссорились, помогали друг другу. Жили мирно. Каждый жил далеко от других. Люди их уважали.

Спустя много лет, перебирая сохранившиеся записи этих встреч, я невольно приходил к выводу о том, что старый тапсуйский шаман, как, впрочем, и все другие, с которыми мне довелось встречаться в таежном краю почти полвека назад, ничего заново не творит и всецело зависит от каких-то ему самому неведомых сил, идущих свыше и дающих ему возможность создавать свою сущность. Понять эти силы способна только вера.

Последний раз я видел Василия Ивановича в 1944 году, будучи на реке Ворье — организовывал сбор учеников в школу. Это было в конце лета. Старый шаман сидел на берегу речушки. Его оголенные ноги были опущены в воду, а морщинистое лицо с закрытыми глазами обращено к солнцу. От старости он уже плохо слышал. Когда я поздоровался, он, не выражая никакого удивления, пригласил меня посидеть с ним рядом. Старый шаман опускал руку в воду, черпал ее ладонью, поднимал и с какой-то отрешенностью смотрел на жемчужные капли. Что он видел в них, чем были заняты его мысли, узнать было невозможно.

Шаман заговорил первым. Но, казалось, будто его речь была обращена не ко мне, а к воде, к тем прозрачным каплям, которые, падая, издавали звон хрусталя. Но сам шаман этих звуков не слышал.

— Отец мне говорил, что весной, когда первый раз после ледохода садишься в калданку, надо обязательно обнажить голову и помочить ее водой.

— Зачем?

— Чтобы в это лето не утонуть. Он, водяной, видит, и если кто этого не сделает, того он может подкараулить и утащить к себе. Он шибко не любит пьяных.

— Разве вода не любит человека?