Врачи, лечившие Блока, по словам Георгия Иванова, «так и не смогли определить, чем он, собственно, был болен». Выдвигалось множество предположений – от самых невероятных до самых обычных. «Сначала они старались подкрепить его быстро падавшие без явной причины силы, потом, когда он стал, неизвестно от чего, невыносимо страдать, ему стали впрыскивать морфий…»
Так отчего же все-таки умер Блок? Может быть, он сам верно определил причину своего недуга, сказав однажды: «Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем».
Как бы то ни было, одной из официальных версий болезни Блока были прогрессирующая деградация нервной системы и последующее сумасшествие. Скорее всего, этот слух распространили большевики, опасаясь реакции общественности на поэму «Двенадцать». В пользу этого предположения также говорят постоянные просьбы Блока уничтожить все экземпляры этого произведения. За пару дней до смерти он в один из кратких моментов просветления умолял жену: «Люба, хорошенько поищи, и сожги, все сожги».
В июле врачам показалось, что здоровье Блока начало улучшаться, но 25 числа наступило ухудшение. Испуганная Люба хотела отвезти Александра за город, однако врач убедил ее в том, что поэт слишком ослаб и не переживет переезда.
Уже в первых числах августа Блок перестал приходить в сознание, иногда бредил и кричал. Врач А. Г. Пекелис, на протяжении всего хода болезни наблюдавший Блока, в своей «Краткой заметке о ходе болезни» писателя заключил: «…Процесс роковым образом шел к концу. Отеки медленно, но стойко росли, увеличивалась общая слабость, все заметнее и резче проявлялась ненормальность в сфере психики, главным образом в смысле угнетения… Все предпринимавшиеся меры лечебного характера не достигали цели, а в последнее время больной стал отказываться от приема лекарств, терял аппетит, быстро худел, заметней таял и угасал и при все нарастающих явлениях сердечной слабости тихо скончался».
Умер Блок в 10 часов 30 минут 7 августа 1921 года. Борис Бугаев, несмотря на свои разногласия с Александром, встретил это известие со слезами на глазах. С не меньшим отчаянием восприняли смерть Блока и остальные его современники-поэты.
Но смерть Блока до сих пор остается загадкой, впрочем, некоторое время назад кандидат медицинских наук Л. А. Батурина и доктор медицинских наук М. М. Щерба предприняли попытку выяснить настоящую причину смерти одного из величайших поэтов Серебряного века. Что же они обнаружили?
Внимательно изучив медицинские документы и мемуары друзей Блока, исследователи пришли к выводу, что Александр Блок «погиб от подострого септического эндокардита (воспаления внутренней оболочки сердца), неизлечимого до применения антибиотиков. Подострый септический эндокардит – это „медленно подкрадывающееся воспаление сердца“. Развившись, это заболевание привело к закупорке сосудов внутренних органов и мозга, конечностей и кожи. Затем развилось воспаление головного мозга. Ситуацию, несомненно, ухудшило присутствующее у Блока психиче-ское перенапряжение, приведшее к сумасшествию.
Последними словами, которые Блок написал в своей жизни, была строчка в его дневнике: «Мне пусто, мне постыло жить!».
Сергей Александрович Есенин. Тайна комнаты № 5
Утро 28 декабря 1925 года было хмурым и пасмурным, но не морозным, что вообще-то было обычно для ленинградских зим. Надо отметить, что в этот год первая половина зимы выдалась особенно теплой, и потому гостиница «Англетер» практически не отапливалась. Ее жизнь шла своим чередом. Часы показывали начало одиннадцатого.
Женщина, закутанная в теплую шаль, уже некоторое время стучала в дверь комнаты № 5, за которой не было ни движения, ни звука. Это была Елизавета Устинова, жена заведующего вечерним выпуском «Красной газеты», жившая она с мужем здесь же, в номере 130. И зашла она за самоваром, который одолжила соседу накануне. Соседа звали Сергей Александрович Есенин.
Дверь не отпирали. В это время подошел Вольф Эрлих, который должен был встретиться с поэтом в это утро. Эрлих заподозрил неладное, и основания у него для этого были. Душевное состояние Есенина оставляло желать лучшего. Совсем недавно, не долечившись в московской клинике, где он пытался избавиться от алкоголизма, поэт неожиданно решил переехать в Ленинград. Он словно бежал из Москвы, от прошлого, от шлейфа скандалов, тянувшегося за ним. А может быть, и от чего-то еще.
Отчаявшись достучаться, Устинова отправилась к управляющему гостиницы, чтобы спросить запасной ключ или отмычку. Замок поддался с трудом, с другой стороны торчал ключ. Что же увидели Эрлих и Устинова, войдя в номер Есенина?
Вид смерти всегда поражает живых. Насильственная смерть поражает вдвойне. Поэт висел в переднем правом углу на веревке, привязанной к трубе центрального отопления, рука его судорожно сжимала все ту же злополучную трубу. Лицо покойного было повернуто к стене, впрочем, это лицо уже было неузнаваемо. Смерть наложила на него свой отпечаток, словно маску.