Тайны смерти русских писателей

«Ваше сиятельство, простите преступника!

В Вашей власти не убить его, не убить человеческую жизнь (о, как мало ценится она человечеством всех партий!) — и в то же время казнить идею, наделавшую уже столько горя, пролившую столько крови и слез виноватых и невиноватых. Кто знает, быть может, в недалеком будущем она прольет их еще больше.

Пишу Вам это, не грозя Вам: чем Я могу грозить ВАМ…

Вы — сила, Ваше сиятельство, сила, которая не должна вступать в союз с насилием…

Простите человека, убивавшего Вас! Этим Вы казните, вернее скажу, положите начало казни идеи, его пославшей на смерть и убийство…

Ваше сиятельство! В наше время, знаю я, трудно поверить, что могут быть люди, действующие без корыстных целей. Не верьте мне, — этого мне и не нужно, — но поверьте правде, которую Вы найдете в моем письме, и позвольте принести Вам глубокое и искреннее уважение Всеволода Гаршина.

Подписываюсь во избежание предположения мистификации.

Сейчас услышал я, что завтра казнь. Неужели? Человек власти и чести! Умоляю Вас, умиротворите страсти, умоляю Вас ради преступника, ради меня, ради Вас, ради государя, ради Родины и всего мира, ради Бога»[277].

Встреча закончилась тем, что Лорис-Меликов пообещал отложить казнь и пересмотреть дело. Восторженный Гаршин вернулся домой под утро, был в возбужденном состоянии, все время восхвалял ум и доброту диктатора, не усидел в комнате и ушел гулять. Ноги сами понесли его на Семеновский плац, где могла бы состояться отложенная казнь… Всеволод Михайлович поспел к агонии уже повешенного тела[278].

В этот раз приступ безумия был ужасен и длился долго. Рассказывать ход его не стоит, слишком бурные и дикие вещи происходили не один месяц и не в одном городе. В этом состоянии Гаршин приехал в Ясную Поляну ко Льву Толстому, после встречи с которым вдруг решил идти в народ и проповедовать идею уничтожения мирового зла!

Дальнейшие события великолепно описал Н. З. Беляев:

«Вскоре в деревнях и селах Тульской и Орловской губерний появилась странная фигура красивого барина с бледным лицом и горящими глазами. Пешком, иногда верхом блуждал он из деревни в деревню, проповедуя необходимость прощения и любви, как средства борьбы с мировым злом. Через несколько дней он вновь появился в Ясной Поляне, но Льва Николаевича и Софьи Андреевны уже не застал. В доме находились лишь дети, их гувернеры и прислуга.

Гаршин подъехал к дому Толстых верхом на неоседланной лошади[279]. Вид он имел растрепанный, измученный и, сидя на лошади, разговаривал сам с собой. Подъехав к дому, он взял лошадь под уздцы и попросил у домашних Толстого карту России.

На вопрос удивленных слуг и детей, зачем она ему нужна, он объяснил, что хочет посмотреть, как проехать в Харьков. При этом он заявил, что хочет ехать туда верхом.

Домашние не стали перечить, достали карту, помогли ему разыскать Харьков и определить маршрут. Гаршин поблагодарил, попрощался и уехал…

Гаршин направлялся в Харьков, но по дороге решил заехать в имение «Окуневы горы», принадлежавшее его дальним родственникам (Николаю Федоровичу Костромитину, женатому на сестре отца Гаршина, Александре Егоровне); здесь он бывал летом 1878 года».

В конечном итоге писатель оказался в сумасшедшем доме города Орла, откуда его в смирительной рубашке в специальном купе поездом вывезли в Харьков к матери, где сразу поместили в сумасшедший дом под названием «Сабурова дача». Пристроил его туда художник Г. Г. Мясоедов, тот самый, с которого И. Е. Репин писал Ивана Грозного на вышеупомянутой картине.

На «Сабуровой даче» у несчастного вновь случилось раздвоение личности: он полагал себя высокопоставленным лицом, занимавшимся тайными государственными делами, а потому старательно секретничал со всеми, кто его посещал.