Тайны старого Петербурга

По проходу мы прошли метров двадцать и оказались перед запертой дверью. Иван Петрович осмотрел ее и заметил, что дверь и замок – современные, для него проблем не составят. И в самом деле Иван Петрович очень быстро справился с замком, и мы вышли в следующий проход. По высоте он оказался точно таким же, как и предыдущий, – то есть мы могли стоять в полный рост.

Еще десять шагов, и мы поняли, что стоим на развилке. Молодая женщина, одиннадцатилетний мальчик и весьма уважающий зеленого змия шестидесятидвухлетний дядя Ваня, конечно, не очень-то походили на Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича, но кое-какие сходства обстоятельств тем не менее прослеживались. Насколько мне помнилось, найдя клад, Илья Муромец отдал его Владимиру Красное Солнышко (правда, это другая былина, не та, что с развилкой). В нашей же ситуации приходилось опасаться, как бы местный князь (или князья), собирающий дань со всего района, не положил на клад глаз, если узнает о его существовании. В общем, история повторялась спустя века. Имелась княжеская дружина (братва), не утруждающая себя пахотой и прочими сельхозработами, имелась княжеская казна (общак), а простой народ стремился утаить от сборщиков дани накопленные богатства, например закапывая клады в землю (пряча в стене или под половицей). Ну чем не двенадцатый век? Нравы на Руси не очень-то изменились с тех пор.

Мы с Сережкой и дядей Ваней задумались: куда же нам двинуться? Как я предполагала, и богатства, и смерть (последнее – более вероятно) могли ждать нас везде. По идее, левое ответвление должно было вывести нас в подвал под магазином, правое – под «Жар-птицу». Но куда же мы выйдем, если пойдем прямо?

– Возможно, это выход на поверхность, – предположил Сережка. – Дед Лукичев сделал этот подземный ход, чтобы уйти от врагов, если они до него доберутся.

– От кредиторов. Или от ментов, то есть от полиции, городовых или как там их в прошлом веке называли? – сказал дядя Ваня. – Слушайте, а ему принадлежал только наш дом или все эти, соседние?

Мы с Сережкой пожали плечами. Старушки Ваучские говорили только про наш. Или не знали, или дед в самом деле построил лишь этот. Или построил все окрестные, а потом продал, оставив себе один. Эх, богатый был купец, царство ему небесное. Если он на небесах, конечно.

– А к метро мы так не выйдем? – поинтересовался Сережка.

– Ты думаешь, что говоришь?! – закричала я на сына. – Его после войны строить начали. После Великой Отечественной.

– Начинали до, – заметил Иван Петрович. – Но практически ничего сделать не успели.

– А наши дома построили почти за сто лет до этого. И о шахтах для подземных поездов тогда даже не думали, – съехидничала я.

Более того, питерское метро расположено довольно глубоко. Возможно, это самое глубокое метро в мире, хотя строить на нашей земле всегда было непросто: болото. К тому же мы находились гораздо выше шахт метрополитена. Я не заметила ни малейшего уклона, пока мы шли по этим подвальным коридорам.

И тут послышались шаги… Мы замерли. Наверное, мы разговаривали слишком громко, я даже накричала на сына…

Шаги приближались, они доносились из туннеля, расположенного прямо перед нами. Похоже, шли двое. И не пытались укрыться.

Я выхватила из-за пояса пистолет. Дядя Ваня с Сережкой приготовили по ножу. Эх, надо было второй пистолет брать или автомат! Все, теперь без оружия из дома не выхожу, дала я себе зарок.

Дядя Ваня с Сережкой направили лучи фонариков в туннель, и мы увидели двоих мужчин весьма потрепанного вида. Они тут же закрыли глаза руками: свет слепил их.

– Да уберите вы фонари-то! – закричал один из них, сопровождая свою просьбу весьма колоритными эпитетами.

Сережка фонарик выключил, а дядя Ваня оставил – не разговаривать же в темноте? Мужики остановились шагах в пяти от нас. Типичные бомжи с типичным запахом. В старой поношенной одежонке. Минуты три обе стороны молчали. Мы по мере возможности рассматривали их в свете дяди-Ваниного фонарика, а они – нас. Потом один из бомжей поинтересовался:

– Заплутали, что ли? Вывести?

– Да нет… – проговорил Иван Петрович; он внимательно рассматривал бомжа. Неожиданно спросил: – Гришка, никак ты?

У бомжа от удивления раскрылся рот. Потом он промямлил что-то типа «я, а ты кто?». Дядя Ваня тут же направил луч фонаря себе в лицо и представился.

В общем, оказалось, что три из пяти проведенных в колонии лет Иван Петрович спал на нарах рядом с этим самым Гришкой. Мы с Серегой молча стояли рядышком и слушали, как дядя Ваня с Гришкой вспоминают общих знакомых и проведенное вместе время.

Как выяснилось, наше гуманное государство наказало оступившегося человека на всю жизнь: попав за колючую проволоку, Григорий, естественно, лишился комнаты, в которой жил и был прописан. Дядя Ваня-то возвращался к матери, которая тогда еще была жива, а Гришка всегда жил один. Новую комнату ему, конечно, никто не дал, старую не вернули, а о том, чтобы что-то купить, и речи быть не могло – и вот уже почти семь лет Григорий обитает в подвалах Петроградского района, промышляя чем придется.