Тайны стихий. Часть первая

Мужчина взял ее на руки и понес дальше, вглубь подвального помещения. В какой-то момент он остановился, опустил ее и открыл висячий замок на одной из дверей. Цимбу неизвестный положил на какое-то тряпье внутри этой подвальной комнаты, запер дверь и зажег небольшую лампу. Свет смотрелся чудовищно в этом месте. Яркий, манящий огонек рисовал огромные тени на стенах. Здесь были стеллажи с банками, мешки, ведра, целая охапка метел, связанных вместе, и другое барахло. Мужчина сел на табурет рядом с лампой, в ее свете он выглядел особенно мистически.

Ему было лет сорок, Цимба сравнила бы его со своим отцом, но, может, тот немного старше. Черные волосы, тяжелый взгляд темно-голубых глаз, большой нос и он словно все время хмурился. Его одежда ничем не выделялась, его легко можно было принять за простого фабричного рабочего, вернувшегося с очередной смены. Только в воздухе витала некая мрачная аура.

– Тебе повезло, девочка, – начал мужчина. – Мы обычно не вмешиваемся столь рискованным образом. Скажем, обстоятельства были на твоей стороне. Ты, наверное, хотела бы о многом спросить? Но не можешь… Я постараюсь тебя успокоить, насколько получится. Тебе нужно отдыхать, поспать. Это очень важно. Через два-три дня ты сама себя не узнаешь. Но пока тебе будет тяжело.

Он следил за огоньком в лампе, а она пыталась сказать ему: пусть пойдет к сестре, пусть предупредит ее, их всех, пусть они не заберут Ориану вместо нее. Слова не получались, начинало только сильно першить в горле, наружу выходил только кашель.

– Тихо, тихо, – повторял мужчина. При его нежном голосе и в дрожащем пламени она легко могла бы принять его за своего ровесника. Полутьма как-то искажала его образ, но только на время. – Меня зовут Дэнс. Фамилии у меня нет, так уж вышло. Знаешь, я рос сиротой в одном из этих жутких домов. И всегда боялся темноты. То есть, до определенного момента, когда со мной случилось то же, что и с тобой. Сейчас они пишут, что это нашествие магов и колдунов, желающих «ниспровергнуть ценности вольного города, подавить волю народа, загнать нас обратно во времена безнравственности и невежества». Но началось это не сейчас… когда я был мальчишкой, то стал, пожалуй, первым в своем роде. Я имею в виду – в этом городе. Но кто заметил бы тогда никчемного беспризорника, сбежавшего от «заботливой» опеки нашей любимой родины?

Он продолжал смотреть на свет, а не на нее, одновременно водя ладонью вокруг лампы, рисуя тем самым еще более жуткие тени на стенах. Мужчина словно хотел схватить огонек лампы, но не решался дотронуться до него. В таком освещении казалось, что его лицо как-то меняется, становясь более мимолетным, неуловимым. Зачем он это делает?

– Я всегда боялся темноты, потому что в ней, как представлялось мне, обитает что-то невероятно страшное. Чудовища, – продолжал вещать этот Дэнс. – Взрослые люди не боятся темноты лишь потому, что уверены, будто их там нет. А они, быть может, и есть. Только я как-то подумал: что будет страшнее, увидеть монстра при свете дня, со всеми его клыками, когтями и взглядом, жаждущим разорвать тебя, или в темноте, где нет ничего, кроме твоего воображения о монстре? Так вот, в полной тьме, в которой обитает только слепец, нет нужды боятся страшных чудовищ. Да, они все еще могут существовать, но их внешность тебя уже не напугает, верно? Ты сможешь представить его, каким захочешь. И возможно, только возможно, мы стали бы храбрее, если смотрели не на монстра, а на возможности, имеющиеся у нас. Да и зачем монстру страшный вид, если его никто не может увидеть? Страхи не живут в темноте, там живет только наше воображение.

– Я веду к тому, – продолжал Дэнс, – что свет на самом деле не таит в себе добро по определению. Можешь вообразить мир, где света нам нужно будет меньше меньшего? Там растения будут расти без нужды в свете, не будет разницы между днем и ночью. Люди перестали бы цепляться за внешнее, называть мазню красотой, смеяться над уродством, строить больше и выше, дабы выглядеть богатыми и знатными. Знаешь, наверное, богатство определялось бы музыкой. Ведь ушла бы наша жажда в совершенстве формы, а взамен пришла жажда в совершенстве содержания. Запахи и звуки, другие ощущения, все это обострилось бы, стало значить куда больше. Мы бы попали в поэтичный мир, где нет дела до твоего узора на кафтане. Зато куда важнее стали бы другие вещи. Мы бы узнали новые недостатки в нашем восприятии и переродились.

– Ты, наверное, сказала бы, что при таких рассуждениях мне стоило выколоть себе глаза? – он повернулся к Цимбе и слегка улыбнулся. Этот человек сам задавал вопросы и отвечал на них. – Но мы ведь пока еще не в таком мире, верно? Но однажды можем попасть и в такой. Мир бы очень сильно изменился, только выключи ему свет совсем ненадолго! Свет куда больше слепит людей, чем помогает им видеть.

– Кто… кхе… кхе… – Цимба хотела спросить мужчину кто он и кто те двое, что вытащили ее из рук охранников.