— Можно сказать — отличные. Голову из окопа высунуть нельзя.
— А зачем ее высовывать? — решительно прервал генерал. — Знаю, знаю — любят твои стрелочки и на бруствер вылезать. Как по бульвару, по передовой разгуливают, только девушек не хватает! Строжайше запретить! Скрываться учитесь. Солдат-невидимка — самый опасный противник. Все солдаты должны стать невидимками. И офицеры тоже. Вот, небось, сюда шли гурьбой — немец и подметил что-то. Хорошенькое дело было бы, если бы один снаряд из строя весь штаб вывел! Безобразие! Майор Мятлев, проверить видимость и маскировку блиндажа! Доложить мне... У вас все, товарищ командир полка?
— Так точно. У меня все.
— Немного. Слабая работа на сей раз! — сказал недовольно генерал. — А ведь в твоем секторе непроходимых болот нет; почва у тебя твердая. В чем же дело, а?
— Противник высокую бдительность проявляет, товарищ генерал. Наблюдение отлично поставлено, ракетами ночь в день превращают. И каждый кустик, каждая воронка у них на примете. Разведчики мои умеют, как в сказке, кустом или камнем обернуться, да вот беда: кусты и камни у немцев на учете, как в бухгалтерии. И всякое прибавление к природным данным сейчас же их наблюдатели обнаруживают.
— А разве нас учили воевать с ротозеями? Камни и кусты на учете — в землю врастай. Маскхалаты не помогают — шумом вдобавок маскируйся. Не мне вас учить! Если же обстановка настолько трудная, что отдельные группы разведчиков никак не могут проникнуть в расположение противника, во вражескую траншею, чтобы «языка» захватить, надо произвести разведку боем. Об этом ты не думал?
— Думал, товарищ генерал.
— И что же надумал?
— Предлагаю бросить ночью на вражескую траншею одну роту с огнеметами.
— С огнеметами?
— Так точно. Огнеметы оказывают большое психологическое действие на противника. Я думаю, что нам удастся, хотя бы временно, захватить отрезок стрелковой траншеи в центре участка и при этом двух-трех «языков».
— Это не то, что я имел в виду, — сказал генерал. — Это не разведка боем, в полном смысле слова: без участия артиллерии, одна рота — какой же это бой? Это скорее поиск. Но и поиск тоже дело хорошее. Можно начать и с малого. Я не возражаю. Когда ты думаешь это проделать?
— Нынче в ночь. Я приказал уже роте Мизинцева отдыхать весь день, чтоб сил набраться для ночного дела.
— Правильно, действуй! — одобрил генерал.
ГЛАВА VII
НОЧНАЯ ТРАГЕДИЯ
Когда в штабе группы была названа фамилия командира первой роты Мизинцева, полковник Буранов сразу вспомнил этого офицера. Он видел лейтенанта Мизинцева давно и всего несколько минут, но образ его неизгладимо врезался в память.
Год назад на Ленинградском фронте проводилась одна частная операция. Надо было отбить у врага небольшую высотку, которая опасным образом вклинивалась в наше расположение. Буранов командовал тогда артиллерийским полком, и его батареи провели артиллерийскую подготовку к наступлению. Стрелковый батальон начал атаку фланговыми ударами двух рот — справа и слева. Буранов находился на своем передовом наблюдательном пункте в центре участка. Внимание его привлекла правая группа. Там какой-то командир оказался впереди всех. В бинокль Буранов мог хорошо рассмотреть его. То был очень молодой офицер, стройный и красивый. Повернув к солдатам раскрасневшееся лицо со сверкающими глазами, он крикнул: «За Родину!» И все устремились вперед еще быстрее, и не было уже силы, которая остановила бы этот наступательный порыв. Ожившие кое-где огневые точки врага не могли ничего сделать, немецкие пулеметчики и автоматчики нервничали и стреляли плохо.
Тогда — небывалый случай! — старый артиллерист словно позавидовал пехоте: какие сильные и высокие чувства испытывает этот пехотный командир! В артиллерии такого в последнее время не случалось. Раньше, бывало, батарея вылетала карьером на открытую позицию, а теперь и на прямую наводку пушки ставили ночью, потаенно, без всякого эффекта...
Не отрываясь от бинокля, Буранов следил за пехотным командиром, пока он и его солдаты не скрылись во вражеской траншее, откуда донесся ни с чем не сравнимый шум, каким слышится издали многоголосое неистовое «ура».
Буранов вскоре узнал фамилию храброго офицера, это был Мизинцев, но видеть его больше не доводилось. И вот сейчас, через год, военная судьба снова свела их на одном маленьком участке фронта.
Полковник с интересом стал ждать результатов поиска Мизинцева, надеясь, что, может быть, прольется некоторый свет на тарунинские тайны.
Лейтенант Мизинцев был самый молодой из командиров рот, а возможно, и из всех офицеров в полку Сахарова. Он был, пожалуй, недостаточно солиден и серьезен, зато мог всю роту заразить храбростью. Еще будучи младшим лейтенантом и командуя взводом, Мизинцев прославился своей отвагой, доходившей до безрассудства. На фронте не всегда удается отличить храбрость от безрассудства. Бывает, что безрассудство, не имевшее гибельных последствий, почитается за храбрость, и, напротив, если храбрость по несчастной случайности приводит к гибели, ее считают безрассудством.