Тайны темной осени

Когда кто-то кричит, упиваясь своим положением и громким голосом, всего лучше отвечать ему тихо. Он тогда вынужден прислушиваться к тому, что ему отвечают, а человек, который прислушивается, поневоле начинает сбавлять обороты и говорить тише.

— Будете, дорогая Римма Анатольевна, ещё как будете! — и — длинная речь на терабайт.

Про лицо фирмы. Про преданность фирме. Про нарушение устава фирмы. Про что-то там ещё в том же духе.

Я молчала и думала о том, что сегодня надо скинуть с рабочего компа все те свои файлы, которые до сих пор ещё не в моём облачном хранилище на Tresorit’е. Нечего потому что. Лаврентий Павлович выдохся на семнадцатой минуте. Приказал завтра явиться по всей форме, а сегодня, так уж и быть, милостиво дозволяю доработать так. Спасибо большое, утешил!

Я вошла в свой кабинет и от порога ещё почувствовала что-то…

У меня есть такое странное свойство, не знаю, как объяснить его. Но я чувствую себя неразрывно с прошлым своим, настоящим и будущем. Я называю это ощущение словом «я-есть». Я-есть в прошлом, я-есть в настоящем, я-есть в будущем. Вот сейчас совершенно точно я понимала, что я-есть не в будущем этой комнаты с цветущими фиалками на белом подоконнике, с постером новых Звёздных войн на стене напротив, чёрным икеевским столом и хьюлетпаковским монитором на нём. Я-есть в будущем — не здесь.

Я потёрла лицо ладонями. Чёрт… Не в тему мне сейчас менять работу. А что прикажете делать? Если наш Лаврентий Павлович пошёл в разнос окончательно.

Не долбают дресс-кодом разработчиков! Нигде и никогда! Не зажимают им премии, не сношают в мозг. От них требуют только результата в срок и всё. И платят прилично, потому что иначе платить прилично этому человеку будут конкуренты. Дабл… да-да, она. Тридцать четвёртая буква русского алфавита. Ять.

Копируя файлы, я понимала, что поступаю нехорошо. Нет, я не собиралась передавать их конкурентам или полностью стирать их без возможности восстановления. Доказать нарушение трудового договора будет очень сложно. Спасибо Оле, научила разбираться в таких тонкостях. Но я забирала с собой результаты своего собственного труда, свои же наработки, пометки, рабочие схемы, — на новом месте они пригодятся мне самой для дальнейшего роста над собой же. И пусть Берия топочет ногами, как хочет. Не подкопаться.

Тонкий свисток. Пришла СМС. От Оли. Надо же, вспомни дурака, он и появится…

«Римус, п»

Я замерла. Как всегда со мной, прыгать надо, а я замерла и смотрела на эту недописанную строчку — что значит «п»? Что она значит, проклятая эта «п»?! Перезвони?

Перед глазами тут же высветилась проклятая двухголовая кукла, её мерзкие гномьи личики, оба-два, и как она спорхнула с иллюзорного стула и провалилась под иллюзорный пол, сама не будучи иллюзией. Одна голова, та, которую проткнуло осколком стекла из лопнувшей лампочки, — это тётя Алла. Она, как мне рассказали, упала на парковочный столбик, их там ряды, огораживают дорогу от тротуара. Лицом упала. С двадцать третьего этажа…

А вторая голова, вторая…

Я отмерла, схватила смарт и ткнула в вызов, пальцы дрожали. С первого раза не получилось, со второго… попала в иконку зелёной трубки дозвона после десятой попытки.

Гудок, мелодия из «Адвоката дьявола»… тишина.

«Оля, ответь», — взмолилась я, покрываясь ледяным потом от ужаса. — «Оля, ответь! Ответь! Оля!!»

Бездушный голос робота сотового оператора сообщил:

«Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети»

Это ещё не самое страшное. Это — в Хосте горы, сеть ловится не везде. Подождём полчаса…

Чтобы отвлечься и не сойти с ума за эти полчаса, я пыталась поработать, ничего не получалось. Тогда взяла карандаш и лист А4 из стопки, начала рисовать…

Рисовала я всегда хорошо, учителя хвалили, прочили художественную школу, будущие лавры классика, ставшего классиком при жизни. Но я уже тогда чувствовала своё «я-есть», и оно отчётливо говорило мне, что на выставках под прицелом фотокамер журналистов и пишущих предметов искусствоведов будет кто-нибудь другой, не я. И так оно и случилось в жизни.

Я надолго забыла о рисовании. Училась, потом начала работать. И вот, забытое, казалось, навсегда, умение вернулось ко мне. В прошлый раз я рисовала того парня, уже в четвёртый раз награждавшего меня жутью, светящей из его ярких, как фонарики, голубых глаз.

В этот раз рисовала Ольгу.

Я поняла, что это Ольга, по завиткам волос, выбивающихся из-под повязки. По родинке на шее, у самого плеча. По смешным тапочкам-тиграм, которые я подарила ей год на день рождения вместе с тигровым же кигуруми. Кигуруми сестра благополучно закинула в шкаф, а вот тапочки носила, прикипела к ним, всегда брала с собой в дальние поездки, предполагающие ночёвки вне дома.

Я смотрела на рисунок, моей же рукой вырванный из белизны листа, и в душе рос немой крик.

Оля лежала на носилках, и то, что эти носилки несли в скорую, а не в катафалк-труповозку, вселяло какую-т о надежду, но — слабу.

«Оля, ответь!»

Длинный гудок, «Адвокат дьявола», «абонент временно недоступен…»