Тайны темной осени

Младшая Мрачнова возникла возле локтя неожиданно. Не было, не было её, и вот. Она умела бесшумно двигаться.

— Не возражаешь? — спросила у меня, вставая рядом. — Хороший вид…

— Нет, — ответила я.

Мы молчали, смотрели на солнце, пробивающееся из-под краешка туч — оно уходило направо, на закат, и по озеру бежала золотая ослепительная дорожка, прямо к нашему балкону. Хочешь, шагай с перил на неё и иди, покуда хватит сил, к несбыточному. Но, скорее всего, придёшь не в сказочный, сверкающий солнечным сиянием рай, а на берег чёрной реки, к деревянной лодке, ждущей тебя у остатков старого причала. И горе, если не принесёшь с собой в ладони монетки, вложенной любящим родственником на прощание!

— Оки… Оксана. Можно спросить?

— Да, — кивнула она.

— Почему медицинский? — выпалила я.

Гарпия-врач — это нечто, выходящее за грани разумного. Они же хищницы! Они же пакостницы! Похитительницы душ. И вдруг — врачом.

— А почему нет? — вопросом на вопрос ответила младшая Мрачнова.

Действительно. Почему бы и нет…

— Я буду хирургом, — продолжила она. — У нас уже третий курс, много интересного преподают учителя. Была и практика, и в морг водили. Мне нравится.

— Странновато всё-таки для… ну, ты же сама понимаешь, кто ты, — честно призналась я. — Почему?

Она положила ладонь на перила. Смотрела в закат и улыбалась, улыбка красила её необыкновенно, рождая трогательные ямочки на щеках.

— Не знаю, как сёстры, — сказала наконец Оксана, — а я рада, что Дверь вынесла меня именно сюда. Ваш мир предоставляет свободу. Полную свободу выбора. Только ты решаешь, — ты сама! — кем тебе быть. Тварью, пожирающей души, или врачом, души спасающим. Понимаешь?

Она в курсе моей истории, поняла я. Кэл растрепала, некому больше. Но досада на Келенин болтливый язык не вышла дальше моих мыслей.

— Да, — кивнула я. — Понимаю…

— Послушай… — Оксана замялась, теребя в пальцах край своей туники, а потом вдруг выпалила: — А ты могла бы меня нарисовать?

Нет, не зря из всех сестёр она была младшей. Сохранилась в неё некая, полудетсткая ещё, наивность. Наивность и гарпия, кто бы мог подумать! А вот. Стояла передо мной одна такая.

— Зачем тебе? — спросила я.

— Петля Кассандры, — тут же ответила она. — Если в твой рисунок не поверю даже я, то он сбудется.

— Да, — почесала я в затылке, — есть такое… Но я не рисовала уже много дней.

Что тоже было правдой. С тех пор, как родила, я действительно больше не рисовала. И не хотелось. Может быть, дар мой пропал? Так же внезапно, как и появился. Я слышала, такое бывало после рождения детей…

Как будто ребёнок, покидая мамино тело, забирал её способность с собой. Вовсе не факт при этом, что у Насти прорежется страсть к рисованию. Способность не обязательно возрождалась в точности в том виде, в каком она была у родителя. Может, дочь увлечётся вышивкой бисером. Или выжиганием по дереву, как знать.

— А вот и проверим, — мотнула кудрявой головой Оксана.

— Хорошо, — решилась я. — Вот только ластоньку нашу укачаю…

Настя не стала капризничать и выделываться, уснула быстро. Я бережно устроила её в кроватке. Осторожно накинула покрывальце. В доме было тепло, отопительный сезон уже начался. В Питере его включают намного раньше, чем в южных городах. И правильно: здесь холоа наступают быстрее.

Я осторожно потянула лист из папки, небрежно брошенной на моём рабочем столе:

— Что ты хочешь, чтобы я нарисовала? — спросила я у Оксаны.

— Меня! — тут же отозвалась она, присаживаясь на краешек стола.

— Свет загораживаешь, сдвинься, пожалуйста.

Оксана послушно встала и отошла.

Волшебного карандаша у меня не было, я истратила его на исправление судьбы Ольги. Он переломился пополам, а потом и вовсе раскрошился в тончайшую пыль.

Для Оксаны я сделала рисунок в тёплых тонах. Тоненькая кудрявая девочка где-то в пресс-конференц зале какого-то, пожалуй, международного даже института. Призрачные полупроявленные крылья за спиною. И бейджик на груди: «Профессор детской трансполантологии Мрачнова Оксана»

— Ой, — серьёзно выдохнула та. — Этого не может быть!

— Правильно, — улыбнулась я, отдавая младшей гарпии лист. — В мои рисунки не стоит верить. Только тогда они начнут сбываться….

И пошли дни, один за другим, в заботах и хлопотах. Настюхины какашки, её первая беззубая улыбка, задорные песенки на младенческом языке занимали практически всё моё время. Некогда было задуматься. Некогда — вспоминать…

Дождливый июль сменился солнечным августом, а вслед за августом снова пришла осень, тронула золотыми пальцами кроны деревьев, пустила короткие липкие паутинки бабьего лета порхать в воздухе, солнце снова двинулось по небосклону в сторону юга, сокращая световой день почти по десять минут в сутки.

Однажды я видела стаю диких серых гусей, опустившийся на берега Лахтинского разлива… Огромные тяжёлые птицы подняли на мелководье невообразимый гвалт. А потом тихо снялись ночью и исчезли, словно их здесь никогда и не было.