Я повиновалась ее приказу.
Я была близка к обмороку, И у меня было странное ощущение — словно взятые по отдельности черты моих родителей смешали, нагрели до кипения, отфильтровали и отлили в совершенно противоположные друг другу формы в виде меня и сестры. От отца Джинджер достался его рост, смуглая кожа и сверкающие глаза, а также волевой подбородок, вспыльчивый нрав и лукавство, а от матери — стать, прямые каштановые волосы и, возможно, чуточку сумасшествия. Я же пошла в мать невеликим ростом, розовой кожей, добротой и мягкостью, а от отца взяла худощавость, медные волосы, мелодичный голос и умение обращаться с деньгами. То есть мы с сестрой были непохожи друг на друга настолько, насколько бывают непохожи чужие люди.
Наконец Джинджер нарушила молчание.
—
Неужто первым делом не предложишь усталым путникам подкрепиться чем-нибудь с дороги? —
спросила она.
И
я, представьте, устыдилась, хотя никто их сюда не приглашал и само по себе нахождение их здесь — это чистый скандал, ведь у меня период черного траура!И
я тотчас же встала, нарезала им ветчины, хлеба и сыру (превосходный сыр, его доставляют мне с фермы Старлина Йомена) и сварила крепкий кофе. И эти девушки в ярких платьях набросились на угощение как голодные волчицы, словно не ели несколько дней. А Джинджер даже придвинула к себе чашку с моим остывшим вечерним супом и, не спрашивая разрешения, выпила его одним махом. Закончив, она откинулась на спинку стула, промокнула губы и улыбнулась. Это была ужасная улыбка, скажу я Вам, Шарлотта.
— А
что, детей у тебя нет? Ты ведь, я слыхала, перебрала уже четырех мужей, и неужели нет детей? Ты бесплодна, Син?
—
Не знаю, — прошептала я. — А
ты? У тебя есть дети?
—
He-а. Потеряла одного очень давно, с тех пор больше что-то не получается. Да и к лучшему это, так работа легче идет. — И спутницы моей сестры зафыркали и заржали в свои чашки как лошади.
—
Какая работа? — спросила я в ужасе. — И почему ты все-таки здесь?
—
Почему мы здесь? Ах, Син, а то ты не знаешь! Вечно ты изображаешь из себя невинность.
До этого момента, клянусь, я не понимала, зачем они приехали, но теперь все встало на свои места — и эти яркие платья, и резкий парфюмерный запах неряшливых девиц, и юноши в женских нарядах. Мне страшно сказать Вам, Шарлотта, истинному воплощению невинности, но они приехали сюда затем, чтобы обосновать здесь бордель.
—
Ах, Джинджер, значит, это шантаж?! —
только и смогла вымолвить я, решив, что она станет просить у меня денег, обещая после этого убраться.
Но она рассмеялась, вытаращила глаза и сказала: