Тайны тысячелетий

Но незадолго до этого трое мужчин, трое «правоверных», тайно покинули цитадель, в сопровождении проводника. С угрозой для собственной жизни они спустились с помощью веревок, унося с собой тайну, которая с тех пор так и осталась нераскрытой. Уносили ли они с собой загадку тайника с катарскими сокровищами, вынесенными за несколько дней до этого? Или же они несли самые ценные из сокровищ? Что там было: драгоценные камни, золото, священные книги, предметы культа, ритуальные тайны?

Узнает ли кто-нибудь когда-нибудь об этом?

«Существуют песни, в которых звучит неясный призыв к чему-то неизвестному и недоступному. Можно не помнить слова этих песен. Однако припев продолжает звучать в памяти, как многообещающий призыв»… Эта мысль русского поэта Александра Блока служит предисловием к пьесе «Роза и Крест», которую он написал в начале этого века. Это произведение навеяно провансальским эпосом XII века под названием «Фламенка».

И вот уже несколько веков, в песнях ли трубадуров, в легенде ли о Граале, некоторые пытаются найти тайну катаров.

Даже в наши дни лангедокские песни под видом символов полускрытно хранят тайны катаров, унесенные тремя монсегурскими эмиссарами, Амиелем Экаром, Гуго и Пуатевеном…

Птица (Феникс или Святой Дух?), миндальное дерево (как символ «кристальных», как называли друг друга между собой «правоверные»); незнакомая дама, во всяком случае имя ее никогда не называлось (катарская церковь?) и ночь, та долгая ночь, в которую погрузилась Окситания 16 марта 1244 года, не антитеза или это духовного света, символизировавшего стройными формами монсегурского замка?..

Жерар де Сед, — его исследования о катаризме являются одними из наиболее свежих — усматривает все эти символы в самой популярной сегодня на юге Франции песне:

«Пред моим окошком
Птичка сидит,
Ночь напролет
Песнь свою поет.
Пой ты, но не мне
 Милой пой моей.,
Той, что близ меня»

А нам еще ближе другая песня юга страны, которая, возможно, воскрешает в памяти Грааль: это песня «Фелибры»^[94], под названием «Купо-Санто»:

«Есть дерево миндальное,
Цветет цветами белыми,
Словно из бумаги.
Взгляните на эти горы,
Сколь высоки они,
Скрывают от глаз моих
Радости мои».

Что касается монсегурских сокровищ — золота и серебра, — некоторые полагают напасть на их след через огромное состояние, оставленные городу Тулузе одной дамой по имени Клеменс Изаура, судьба которой остается тайной… Была ли она в действительности, Клеменс Изаура? Нет ничего менее спорного.

Ну, а ежели она и была, то откуда у нее появилось такое состояние? Об этом совершенно ничего не известно. Между тем Тулуза извлекала доходы из этого завещания на протяжении почти четырех веков, с XV по XIX века. В своем завещании (нигде не найденном) «дама Клеменс», эта благодетельница Тулузы, огромное место отводила «литературным конкурсам[95]», которые она субсидировала на несколько веков вперед.

«Литературные конкурсы», берущие начало от инициативы семи трубадуров в 1323 году, преследовали цель сохранить чистоту провансальского языка и увековечить традицию, «ге савуар», ежегодно вознаграждая 1 мая одного поэта, победителя конкурса, открытого для всех жителей стороны, где «окают».

Одним словом, не является ли «ге савуар» трубадуров постижением монсегурских тайн… а этот их язык — не служит ли ключом к ним?

Это было сопротивление народа во имя сохранения последнего оплота своей индивидуальности, своего главного богатства — языка, а значит, и своих тайн, сопротивление, победоносно организованное Югом Франции. Напрасно год спустя после Монсегура Папа Гонорий III запретил употреблять язык «ок», «язык, ереси», — как говорилось в его булле…

Но кто же сумеет сегодня раскрыть тайны катаров, скрытые за стирающимися значениями слов? И остались ли монсегурские сокровища навсегда погребенными в забвении, постепенно окутывающим Окситанию?