Тайны Удольфского замка

— Я намерен истратить тридцать-сорок ливров на разные переделки в замке, — объявил г. Кенель, как будто не замечая слов Сент Обера, — потому что будущим летом я хочу пригласить сюда месяца на два своих друзей, герцога Дюрефора и маркиза Рамона.

На вопрос Сент Обера, в чем будут состоять эти переделки, Кенель отвечал, что он снесет весь восточный флигель замка и возведет на его месте ряд конюшен.

— Затем я пристрою, — продолжал он, — еще гостиную, столовую и наконец ряд комнат для прислуги — теперь мне некуда поместить и третьей части моего собственного штата.

— Помещалась же там прислуга моего отца! — заметил Сент Обер, огорченный мыслью, что старинное здание будет переделано, — а штат у отца был не малый.

— Наши понятия несколько развились с тех пор, — сказал Кенель, — что тогда считалось приличным образом жизни, теперь уже никуда не годится!

Даже спокойный Сент Обер вспыхнул при этих словах; но гнев его скоро сменился презрением.

— Местность вокруг замка загромождена деревьями, — добавил Кенель, — часть их я хочу вырубить.

— Как! и деревья вырубить! — воскликнул Сент Обер.

— Ну, разумеется. Почему же и нет — деревья загораживают вид. Там есть каштан, который своими ветвями заслоняет весь южный фасад замка — он такой старый, что, говорят, в дупле его может поместиться человек двенадцать: вы сами со своей восторженностью вряд ли не согласитесь, что нет ни красы, ни пользы от такого отжившего, ветхого дерева!

Боже милостивый! — возмутился Сент Обер, — неужели вы решили погубить этот благородный каштан, вековую гордость имения! Он был в цвете лет, когда строился дом. Как часто, бывало, в юности я лазил по его могучим ветвям, помещался как в беседке среди его густой листвы; и когда дождь лил ливнем — ни одна капля не попадала на меня! Как часто я сиживал там с книгой в руке, то читая, то любуясь из-за ветвей на окружающий пейзаж, на заходящее солнце, до тех пор, пока не наступали сумерки, загоняя птичек домой в их гнездышки среди густой зелени! Часто бывало… однако, простите, — спохватился Сент Обер, вспомнив, что он говорит с человеком, который не мог ни понимать, ни одобрять его чувств, — я говорю о временах и чувствах старосветских, как та жалость, которая побуждает меня скорбеть об этом почтенном дереве.

— Конечно, оно будет срублено, — решил г. Кенель, — я думаю насадить в каштановой аллее несколько ломбардских тополей; моя жена очень любит тополя; она говорит, что они замечательно украшают виллу ее дяди в окрестностях Венеции.

— На берегах Бренты, еще бы! — сказал Сент Обер, — там тополя со своей пирамидальной формой рядом с пиниями и кипарисами, осеняя легкие, изящные портики и колоннады, бесспорно украшают вид; но среди исполинов леса, возле массивного готического здания…

— Прекрасно, милый мой, — прервал его г. Кенель, — я не стану спорить с вами; вы должны непременно сперва побывать в Париже и только тогда мы с вами столкуемся. Но кстати о Венеции: я имею намерение отправиться туда будущим летом; события, может быть, так сложатся, что я сделаюсь обладателем этой самой виллы. Мне рассказали, что прелестнее ее ничего нельзя себе представить! В таком случае я отложу упомянутые перестройки в замке до будущего года; может быть, я соблазнюсь остаться в Италии на долгое время.

Эмилия несколько удивилась, услыхав, что он говорит о намерении остаться за границей, после того, как уверял, будто его присутствие в Париже так необходимо, что он с трудом мог вырваться оттуда на месяц или на два; но Сент Обер слишком хорошо знал бахвальство этого человека, чтобы удивляться его словам: возможность отсрочки проектируемых перестроек подавала ему надежду, что они так никогда и не осуществятся!

Прежде чем разойтись на ночь, Кенель пожелал переговорить с Сент Обером наедине; они удалились в соседнюю комнату и оставались там продолжительное время. О чем был разговор — никто не знал; как бы то ни было, Сент Обер, вернувшись в столовую, казался расстроенным; тень грусти по временам отуманивала его черты, и это тревожило г-жу Сент Обер, Когда муж с женой остались одни, ей захотелось спросить о причине его озабоченности, но ее удерживала деликатность, всегда отличавшая ее поступки. Она рассудила, что если бы Сент Обер желал сообщить ей о причине своего беспокойства, то он не стал бы ждать ее расспросов.

На другой день перед отъездом г. Кенель имел вторичный разговор с Сент Обером.

Гости, пообедав в замке, выехали, пользуясь прохладной порой дня, в свое имение Эпурвилль и на прощанье усердно приглашали к себе всю семью Сент Обер; в сущности им не столько хотелось доставить удовольствие друзьям, сколько похвастаться перед ними своим великолепием.

После их отъезда Эмилия с радостью вернулась к своим обычным занятиям, прогулкам, беседам с отцом и матерью, которые тоже не менее нее радовались, избавившись от своих тщеславных и заносчивых гостей.

Г-жа Сент Обер, жалуясь на легкое недомогание, отказалась от обычной вечерней прогулки, и Сент Обер с дочерью отправились одни.