Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека

В течение недели Горбачев тщетно ждал хоть какого сигнала от страны, в жизнь которой он внес столько нового. Ему казалось, что заявление — именно тот шаг, который подтолкнет какие-то слои общества потребовать от него решительных действий. Увы, мандата не поступало ни от кого. Организовать призыв от пробужденного к самостоятельной жизни общества, обосновать защиту его права на решение своей дальнейшей судьбы было некому.

Речь идет даже не о запрещенной к тому времени партии, которая, не обойдись он с ней так сурово, наверняка бы выполнила эту роль. Но и без КПСС нашлись бы в обществе здравомыслящие силы, которые бы оказали ему необходимую поддержку в борьбе за сохранение Союза. Для этого требовалась лишь малость — собственное, пускай даже единоличное, решение союзного президента, его выбор, его поступки, его политический риск. Русский народ без ума от рисковых мужиков — вспомним Ельцина на танке в августе девяносто первого.

Горбачев на такие поступки не был способен.

Многие, в том числе и его сторонники, обвиняют Горбачева за проявленные им в декабре нерешительность, соглашательство и даже трусость. В одном из выступлений перед журналистами, когда еще не были известны результаты ратификации беловежских соглашений Верховным Советом России, он произнес слова о том, что, если все республики поддержат решение «пущистов», он должен будет его признать. То есть, по сути, успокоил националистов: решайте, как знаете, вам за это ничего не будет.

Какие приемы мог использовать союзный президент для сохранения разрушавшейся государственности? Политические, властные и силовые. Силовые и властные, как известно, не применялись. Политические потерпели неудачу.

Вокруг силовых приемов немало споров. Что, мол, стоило Горбачеву послать ту же «Альфу» в Минск или арестовать участников сговора по одиночке — в Минске, Киеве и Москве? Антиконституционность беловежских соглашений очевидна. Упраздняются союзные органы — по воле всего трех человек, не наделенных к тому же соответствующими полномочиями. Министр иностранных дел России заявлял западной прессе: «Горбачев — не прокаженный, мы найдем для него работу», министр информации успокаивал: «Ему не надо опасаться участи Хонеккера». И это о действовавшем президенте?

Словом, поводов для использования силовых приемов против «пущистов» было предостаточно. Однако Горбачев не пошел на это. «Потому что прежде он должен был совершить переворот внутри себя», — объясняют пассивность союзного президента люди из его команды, подчеркивая приверженность Михаила Сергеевича демократическим ценностям.

Есть и другое объяснение. Президентом и главнокомандующим он числился номинально. Основные рычаги власти с августа находились не в его руках. И «Альфа» подчинялась не ему. Министерства и целые отрасли решениями Ельцина переводились под юрисдикцию российского правительства. Армия, несмотря на то, что перед ее высшим командованием оба президента выступали порознь через сутки, явно держала равнение на Ельцина. В декабре 1991 года Президент СССР, по меткому наблюдению его пресс-секретаря А. Грачева, уже не контролировал полностью даже обнесенную кремлевскими стенами вершину Боровицкого холма.

В пользу версии об отсутствии у союзного президента возможностей для применения силовых и властных приемов с целью дезавуирования беловежских соглашений говорит и рабочая запись совещания у Горбачева 10 декабря. В Ореховой комнате в 17.30 собрались оба Яковлевых, Шеварднадзе, Попов, Примаков, Вольский, Бакатин, Ревенко. Горбачев огорошил самых близких своих сподвижников неприятной новостью:

— Получил распоряжение о переходе управления правительственной связи под юрисдикцию России. Со мной об этом ни слова…

Воцарилось тяжелое молчание.

— Может быть, действительно, мы теперь встали на пути какой-то неумолимой тенденции, мешаем хоть в какой-то форме стабилизировать положение?

Рабочая запись передает атмосферу обреченности, страшной катастрофы. Примаков: «Нет практически никаких возможностей воспрепятствовать. На армию не опереться, международные силы будут взаимодействовать с Россией, с республиками». Попов: «Были бы шансы, что республики, хотя бы часть из них, смогут держаться — тогда другое дело. В противном случае, увы, ничего не поделаешь». В Ореховой комнате уже известно, что на встрече Ельцина с Бейкером в присутствии Шапошникова и Баранникова в открытую обсуждался вопрос о верховном главнокомандовании — без Президента СССР.

Горбачеву надо что-то говорить, и он говорит. О том, что «у них» нет ясной программы, здесь все непредсказуемо. Что у него к этим людям нет никакой антипатии, не говоря уже о ненависти:

— Они взяли власть, и все. Мне говорят, нельзя идти на конфронтацию. Это правильно, но нельзя не сказать правду, не предупредить о последствиях…

Беспомощность. Безысходность. Тупик.