Тайны уставшего города

В углу, под яркой лампой, высокий человек лет пятидесяти работал на миниатюрном токарном станке.

— Сам сделал станок, черт знает из какого хлама. К нам комиссии всякие приезжают, смотрят на оборудование цеха и не верят, что такое можно сделать из груды лома, что на свалке валяется. Золотые руки. Здравствуйте, Алексей Фомич.

Человек повернулся, снял защитные очки и ответил совершенно по-вольному:

— Доброго здоровья, Петр Николаевич.

Он пожали друг другу руки.

Потом начался чисто профессиональный разговор о ремнях для трансмиссии, нехватке моржового клыка и олова, о структуре каких-то пиломатериалов.

Когда мы вышли из мастерской, я сказал начальнику колонии, что хотел бы написать об этом человеке.

— Не разрешат, дорогой вы мой. Не разрешат. Впрочем, я знаю, что вас интересует, и разрешу вам побеседовать в библиотеке КВЧ.

Алексей Фомич пришел в назначенное время. Был он все в том же синем халате (чудовищная вольность для заключенных в жилой зоне), аккуратный, больше похожий на заводского мастера, чем на зэка.

Разговор начался обычно. Я расспрашивал, как удалось создать эти чудо-станки. Алексей Фомич отвечал охотно, даже рисуясь немножко. Вот, мол, мы какие, настоящие работяги. Из дерьма можем вещь сделать.

— А где вы работали раньше?

— В Новочеркасске, на электровозостроительном заводе.

Он посмотрел на меня изучающе и спросил:

— Хотите знать, что случилось в нашем городе?

— Хочу.

— Тогда слушайте. Только помните, что об этом лучше ничего не знать.

Мы говорили положенные два часа. Попрощались.

Я уехал из колонии в Салехард. В гостиницу приехал ночью, утром пошел завтракать в буфет, а вернувшись в номер, не нашел своего блокнота, в котором записал беседу с Алексеем Фомичом, вообще не нашел ни одного клочка бумаги, даже письма из Москвы от моей девушки, полученного на почтамте Котласа.

Тогда все обошлось. Но через год, в Тургае, после встречи с помощником опального Маленкова, у меня опять пропадет блокнот и начнется затяжной период, мягко говоря, неприятностей, который продлится несколько лет. Не знаю, в чем была причина — в моих встречах с определенными людьми или в лихом образе жизни. Не знаю. Но дерьма я нахлебался по полной программе.

…В поезде я по памяти восстановил беседу и необходимые для работы над очерком материалы. Правда, кое-что пришлось уточнять из Москвы по телефону, но это уже мелочи.

* * *

Итак, Новочеркасск. Июнь 1962 года.

Я хорошо помню этот день, потому что именно тогда мы все с чувством глубокого удовлетворения узнали, что по просьбе трудящихся ЦК КПСС и Совмин СССР повысили закупочные и розничные цены на мясо, мясные продукты, молоко и молочные продукты.

В моей коммуналке известие это было встречено трагически. Демонстрация собралась на кухне, и участники ее единодушно осудили меня, как журналиста, не защищающего интересы трудящихся.

На следующий день ребята из МУРа под большим секретом поведали мне, что на улице Горького и в Черемушках на стенах домов расклеили листовки с призывом к забастовке.

Но в Москве ничего не случилось. Люди по-прежнему ходили на работу, матерно ругая Хрущева и вспоминая Сталина, ежегодно снижавшего цены.

Вместе с мудрым постановлением о повышении цен на предприятиях снизили расценки на 30 процентов. Вот этого рабочие в Новочеркасске стерпеть не смогли.

На заводе имени Буденного рабочие самовольно бросили работу и собрались у литейного цеха. Навести порядок решил директор предприятия Курочкин, пьяница и весьма жестокий человек.

Он начал грозить, обматерил собравшихся и произнес историческую фразу о том, что, если не хватает денег на мясо, жрите пирожки с ливером.

Вот это и довело рабочих до белого каления.

После обеда на завод приехал первый секретарь Новочеркасского горкома КПСС Басов. Он с балкона заводоуправления начал убеждать озлобленных рабочих, что мудрое постановление ЦК КПСС принесет им небывалое процветание и благополучие.

Этого народ не выдержал и забросал местное начальство кусками железной арматуры.

Потом здание заводоуправления было захвачено забастовщиками, портрет Хрущева, висевший на фасаде, сброшен и растоптан.

Вместо него повесили найденную на помойке дохлую кошку и рядом с ней лозунг: «При Ленине жила, при Сталине сохла, при Хрущеве сдохла».

* * *

Хрущев узнал о событиях в Новочеркасске во время благостного посещения вновь открытого Дома пионеров на Ленинских горах.

Я помню сусально слащавую кинохронику этого посещения. Вождь радостно брал на руки специально отобранных пионеров из номенклатурных семей, получал цветы и рисунки, одаривал пацанов конфетами.

К сожалению, кинохроника не запечатлела тот момент, когда лидер советских коммунистов, выслушав сообщение, побагровел, связался по телефону с председателем КГБ Владимиром Семичастным и заорал:

— Пресечь!

Пресекать в Ростов вылетел Анастас Микоян, секретарь ЦК КПСС Фрол Козлов и два зампреда КГБ Захаров и Ивашутин.