Тайны великих книг

Время от времени раздавались голоса, будто адресата любовных стихов Шекспира вообще невозможно установить, поскольку поэт не имел в виду реальную женщину. В качестве аргумента приводили слова современника Шекспира Д. Флетчера, драматурга и поэта, о том, что «можно писать о любви, не будучи влюбленным, как можно писать о сельском хозяйстве и самому не ходить за плугом». Поэтому тщетно связывать образ Смуглой дамы с какой-то одной особой: поэт якобы пережил все то, что описано в сонетах, лишь в воображении. Иначе говоря, сонеты созданы Шекспиром в традициях петраркизма и воспевают некую абстрактную даму, которой в действительности не существовало.

Но от приверженцев этой точки зрения ускользал тот момент, что шекспировская героиня нарисована совершенно в иных тонах, чем это было принято в поэтической традиции, восходящей к Петрарке.

Прежде всего у нее глаза и «цвет волос с крылом вороньим схожи», вопреки принятому у петраркистов идеалу женской красоты, когда дама непременно должна иметь светлые волосы — с золотым отливом в кудрях и белоснежную кожу. Как, скажем, у Ронсара, следовавшего предписаниям канона и превратившего свою возлюбленную из шатенки в белокурую красавицу, или у Камоэнса, воспевающего золотой поток пышных кос своей несравненной сеньоры.

К тому же дама сердца Шекспира отнюдь не была воплощением совершенства, что также противоречило традициям сонетистов. Более того, вопреки этой эстетической традиции та, в которую влюблен поэт, «как ад черна» — вероломна, жестока и порочна. Она разлучает поэта с другом, изменяет ему, заставляет ревновать — одним словом, Шекспир посвящает сонеты даме сомнительной нравственности. И весь цикл — это своего рода поэтическая исповедь, на основании которой можно восстановить перипетии пережитого любовного романа, где, по справедливому замечанию Гёте, «выстрадано каждое слово». С великим немцем солидаризировались Вордсворт, Кольридж, Теннисон, Гюго, Гейне, признававшие несомненную автобиографичность сонетов.

В конце прошлого века русский шекспировед Н. И. Стороженко в работе «Сонеты Шекспира в автобиографическом отношении» дал обзор накопившейся к тому моменту литературы, посвященной загадке, над которой столь долго билась наука. «Несмотря на то что загадка до сих пор продолжает упорно хранить свою тайну, — писал он, — энергия ученых не ослабевает, может быть оттого, что каждому из желающих разрешить ее по необходимости приходится заглянуть в бездонную, как море, душу Шекспира, пробыть некоторое время в общении с нею и подслушать биение одного из благороднейших сердец, которое когда-либо билось в груди человека».

В наши дни с книгой «Женщины в жизни Шекспира» выступил Айвор Браун. В главе «Черные глаза» он пишет: «Едва ли следует оспаривать тот факт, что Смуглая дама существовала в жизни Шекспира. Сонеты, появившиеся благодаря ее обаянию и ее изменчивой привязанности, полны жизни, любви, ненависти, поэтому нельзя считать их просто формальным упражнением в сочинительстве». В связи с этим идентификация личностей в сонетах была и остается важным, хотя и запутанным вопросом. Среди ученых нет, однако, единодушия, констатировал он и скептически заявлял, что никогда, наверное, и не будет.

Между тем Айвор Браун не удержался от соблазна и поддержал ранее уже выдвигавшуюся кандидатуру на роль загадочной Смуглой дамы.

Долгое время считали, что это была Мери Фиттон, существовавшая в действительности и известная так же, как Молл Фиттон. Впервые ее кандидатуру предложил Т. Тейлер в 1890 году. С его мнением не все согласились. Возник спор, который, как тогда же заметил Н. И. Стороженко, «грозил сделаться хронической болезнью». Похоже, Айвор Браун, поддержав гипотезу Т. Тейлера, пережил рецидив этой болезни. Как бы то ни было, сведений о Мери Фиттон в самом деле довольно много и могло показаться, что тайна Смуглой дамы близка к разгадке. Разделял это мнение и Бернард Шоу, о чем свидетельствует его интерлюдия «Смуглая леди сонетов», где рассказывается о том, как Шекспир, проникнув ночью во дворец для свидания с Мери Фиттон, встречается с королевой, блуждающей по дворцу в припадке сомнамбулизма. Мери действительно была фрейлиной — ее назначили ко двору в 1595 году, когда ей исполнилось семнадцать лет, и она должна была находиться при королеве, сопровождая ее на спектакли. Шекспир не мог ее не знать. Не раз он упоминает ее имя в «Двенадцатой ночи» — пьесе, написанной в то время. Однако вскоре ее репутация оказалась запятнанной: родила внебрачного сына от Уильяма Хёрберта, будущего графа Пэмбрука, того самого шалопая, мамаша которого так была обеспокоена женитьбой сынка.