Тайны великих открытий

В этой связи интересен удивительный факт, рассказанный в журнале "Знание — сила" (№ 5 за 1975 год) А. Храмцовым — бригадиром зуборезчиков Уралмашзавода. В конце 1941-го, когда положение на фронте было особенно критическим, А. Храмцову пришлось выполнять очень трудную норму на заводе, где выпускались танки КВ.

"За смену, которая длилась теперь двенадцать часов, я должен был нарезать зубья на семидесяти захватах. Для меня такой ритм был непривычен, ведь в прошлом я чаще всего имел дело с деталями сложными, для обработки которых требовалось изрядное время. При этом оказывались совсем не лишними некий академизм, основательность и неторопливость.

Теперь, не снижая требований к качеству обработки, я должен был серьезно прибавить в ее скорости. Зуборезное производство — одно из самых сложных в металлообработке, а стаж мой к тому времени едва достиг двух с половиной лет, и потому мне не сразу удалось выдержать темп, заданный высокой нормой. Я каждый день должал некоторое число захватов, и старший мастер Барков сурово спрашивал меня:

— Сводку читал?

— Читал, — отвечал я. — Плохая сводка.

— А я что говорю, — соглашался со мной Александр Васильевич. — Есть в том и твоя вина.

— Есть, — соглашался я. — Изо всех сил стараюсь, а все одно быстрей не выходит. Отпустите меня лучше на фронт.

— Легкой жизни ищешь, — ворчал мастер.

Две недели изо дня в день Барков вел со мной примерно один и тот же разговор. И все это время я не находил себе места не только из-за дурных сводок с фронта, но и из-за собственной нерасторопности.

Только на пятнадцатый день я справился с нормой, но потратил на это столько сил, что к концу смены едва не упал тут же, у станка. Не помню, как добрался домой, упал на подушку. Эти захваты мне и ночью снились.

Миновало еще несколько дней, в восемь часов вечера (а вышел тогда в ночь) я запустил станок и неожиданно ощутил слабое чувство раскованности. Одна за другой сходили детали, а я, не в пример предыдущим дням, совершенно не думал о том, как их сделать, и тем не менее все у меня получалось глаже и складнее, чем прежде.

К обеду — так мы называли короткий двадцатиминутный перерыв в третьем часу ночи — я уже знал, что могу дать больше захватов, чем обычно, если только не расслаблюсь к концу смены. "Не должен, не имею права расслабиться", — сказал я себе. Впрочем, и "раскованная" работа двенадцать часов подряд, ночью, на несытый желудок к утру буквально валила с ног Поэтому, косца я узнал, что впервые дал за эту смену 130 деталей, то не испытал никакого иного чувства, кроме тяжелого груза усталости.

Тут ко мне подошел Барков и заметил как бы между делом:

— Слава те господи, может наконец перестанешь отставать".

В этом отрывке особо любопытно сочетание слов "не имею права расслабиться" и "раскованная работа". Казалось бы, они исключают друг друга, но теперь мы, по опыту восточной медитации, знаем, что расслабление и сосредоточение относятся к разным вещам. Выйдя на работу вечером, когда тело обычно расслабляется, зуборезчик начал работать без физического и психологического напряжения, но с твердой концентрацией на объекте работы. С напряжением Храмцов едва смог одолеть норму в 70 захватов — без излишнего напряжения скачком поднял ее до 130.

Любопытные в этой связи слова К. Станиславского:

"…Артисты в минуты сильных подъемов, под влиянием излишнего старания, еще сильнее напрягаются. Как это отзывается на творчестве — мы знаем. Поэтому, чтобы не свихнуться на сильных подъемах, нужно особенно заботиться о самом полном, самом предельном освобождении мышц от напряжения. Привычка к непрерывной самопроверке и к борьбе с напряжением должна стать нормальным состоянием артиста на сцене. Этого надо добиваться с помощью долгих упражнений и систематической тренировки. Надо довести себя до того, чтобы в минуты больших подъемов привычка ослаблять мышцы стала более нормальной, чем потребность к напряжению". ("Работа актера над собой", часть 1.)