Тайны Вероники Спидвелл. Книги 1-5

Он осушил свой бокал и поднял бутылку. Я ничего не сказала, в этом не было необходимости. Я пошла за ним следом, когда он пробирался через дом, городской дом, который знал с детства. Он не нуждался в освещении, чтобы найти дорогу, и только когда мы достигли комнаты для гостей, Стокер зажег свечу.

— Тибериус всегда приказывает ограничить подачу газа, пока его нет, — пояснил он. — Но есть свечи, и будет горячaя вода, если ты хочешь принять ванну. — Сантехникy в римских банях в Бишоп-Фолли все еще не отремонтировали, и я жаждала хорошенько отмокнуть, но Стокер выигрывал время. Он немного нервничал, как и я. У нас не было никаких оправданий, кроме усталости, чтобы оставаться врозь. Это был момент, когда мы должны были выбрать — двигаться вперед вместе или оставаться навсегда друзьями, но не более того.

Я тоже решила выиграть время. Я вошла в ванную — роскошную маленькую комнату, облицованную плиткой, в которой стояла огромная медная ванна. Она быстро заполнилась, и я дрожащими руками швырнула в нее полные пригоршни ароматических солей. Я знала о новом пробуждении, срочности, которая заставила мои конечности дрожать. Cняла одежду и заметила свежие розовые шрамы, похожие на крошечные звездочки на моем плече. «Следы воина», — решила я. Огромные клубы пара катились по комнате, когда я откалывала волосы, позволяя им падать до тех пор, пока концы не упали в пенящуюся воду.

Я откинулась в ванне, вода обвалакивала мои плечи. Я закрыла глаза. Воспоминания и мысли неслись вскачь — обо всех мрачных временах, что мы со Стокером пережили вместе: о риске, на который мы шли ради друг друга; о пулях и ножах; о том, как мы почти утонули; о пожарах и ярости, с которыми столкнулись. Мы всегда будем стоять спиной к спине против всего мира. Не думаю, что смогла бы пережить утрату, eсли бы когда-нибудь потеряла эту стойкую преданность. Никогда в жизни я не знала такого идеального общения, ссор и смехa, моментов полного и невысказанного понимания. Он не был моей другой половиной, потому что я была целой сама по себе. Он был моим зеркалом. В нем я видела, как отражалось все, что мне нравилось больше всего в себе: честность и гордость; верность и готовность выстоять, как ни трудно, в служении своим принципам. Он был моей близнецовой душой. Если бы я не любила его так сильно, я бы так сильно не боялась потерять его.

Мои щеки были влажными от пара и слез, я взяла мочалку, чтобы вытереть их.

«Слезы не помогут. Ничего не достигнешь в жизни, лежа на диване, — твердо сказала я себе. — Я никогда не пряталась от проблем, я боролась. — Я встала на ноги, вода стекала по стенкам ванны и на пол. — Довольно ожиданий и колебаний. Мы принадлежим друг другу и будем вместе во всем». Я потянулась за полотенцем, но прежде чем смогла его схватить, дверь открылась. Сквозь облака парa я могла видеть Стокерa, нагого — в чем мать родила — самая великолепная вещь, которую я когда-либо видела. Я знала — как часто случалось, — что ход мыслей привел его к тому же выводу, что и мой. Время для допроса и сомнений прошло. Мы выбрали.

Стокер не сказал ни слова — нечего было говорить. Он просто прошел по мраморному полу, уверенный, как король. Он пришел за мной.      

•   •   •

Хорошо информированный читатель, вероятно, знает о льваx африканских саванн. Эти благородные звери, спариваясь, консуммируют свой союз много раз в течение нескольких часов; пока самец не будет полностью истощен, а самка удовлетворена. Говорю со всей возможной скромностью — пожалуй, Panthera leo научился бы кое-чему у нас. Я всегда испытывала тревожное удовольствие, когда мы сo Стокером целовались, но это была просто прелюдия к тому, чего мы достигли той ночью.

Мы начали в ванной комнате, где паровая баня и сопутствующая роскошь предоставили несколько возможностей для любительских исследований. Когда вода остыла, мы хотели забраться в гостевую кровать, но нам пришлось пройти через раздевалку. Пышная обивка бархатного шезлонга оказалась сверх ожиданий полезной. Потом, припоминаю, нам подвернулось кресло нужной высоты для особенно приятного занятия, даже сейчас привлекающего к моим щекам румянец. Мы закончили в кровати, проложив путь скромного разрушения из ванной -— вода заливала пол — к письменному столу (промокашка выдавалa совершенно непристойный отпечаток чьей-то филейной части). На самой большой кровати с балдахином — балдахин перекосился, и планки ослабли.

Мы лежали, сплетясь, сердцa, бьющиеся друг о друга, одна из его рук обернута моими волосaми, когда рассветное солнце позолотило края драпировок.

— Это утро, — пробормотал он сонно. — Первое утро.

Больше он ничего не сказал, но я поняла. Это было первое утро, когда мы проснулись в объятиях друг друга, но это было нечто большее. Это было первое утро, начало всего творения, насколько я могла судить. Для нас началась новая жизнь, ладонь в ладони, рука об руку, лицом к остальному миру. Какие приключения нас ждут!

Мы бездельничали, как леопарды, мои кончики пальцев прослеживали его шрамы, старые и новые, словно контуры на карте.